Избранное - [162]

— А мне папа рассказывал о тебе… Когда-то, давным-давно, ты была маленькой девочкой или мальчиком и пасла ягнят. Однажды ты уснула, а ягнята разбрелись, и вот до сих пор ты никак не можешь их найти и зовешь повсюду: «Дзун хурга — сто ягнят, дзун хурга — сто ягнят!» Это правда, что ты их потеряла? Мой папа поэтому всегда мне наказывает, чтобы я не спала. — Увидев, как маленькая птичка вертит головкой из стороны в сторону, словно прислушиваясь к ее словам, девочка громко рассмеялась.

— Ты что, не хочешь сама рассказать мне свою историю? Стесняешься? Ну давай тогда я расскажу о себе и своих ягнятах. Ладно? Я тоже еще маленькая, мне всего девять лет. А в школу я сейчас не хожу. В тот год, когда я училась в первом классе, у меня опухла нога, и врач сказал, что мне нельзя ходить в школу, вот почему я и оказалась в худоне. Знаешь, как меня зовут? Наверное, не знаешь. А мое имя разбросано повсюду — и по степи, и по горам. Правда-правда! Ведь в степи много всяких цветов — и желтых, и красных, и синих. А я родилась очень смуглой, вот меня и назвали Цэцгэ — Синий Цветок. И я тоже пастушка. В прошлом году мы пасли овец. Но мне не нравятся овцы. Они совсем как взрослые. Не скачут и не резвятся, как мои ягнята. И всегда ленивые, сонные, никакого внимания на тебя не обращают. Даже когда блеют, «м-ме-о» у них получается так грубо. А у ягнят тоненько, нежно: «м-мя-а». Вот поэтому мы нынче взяли в объединении ягнят для выпаса. Я этих ягнят всех наперечет знаю — кто глупый, кто умный, кто смелый. Во-он тот, с коричневой шейкой — ну такой глупенький! Однажды наелся крапивы — то ли рот обжег, то ли что, не знаю, но целый день кувыркался. Я смеялась над ним до упаду. С тех пор он, как увидит высокую зеленую травину, обойдет вокруг и стоит, смотрит на нее. А как он любит спать где-нибудь в тени! Я, бывало, подкрадусь тихонько, схвачу его, а он даже не просыпается. Да я и сама такая же. Утром, когда меня будят: «Пора к ягнятам», — так спать хочется… А папа и мама все говорят: «До чего же дети любят спать!» И правда, наверное, все, кто еще не взрослый, любят поспать. Ведь ты тоже, когда была маленькой, любила спать? — спросила девочка.

— Опять ты молчишь? По-моему, ты была сонулей, просто стесняешься признаться в этом. А вон тот ягненок с черными глазками — самый смелый. Иногда он будто дразнится: подойдет близко-близко, повернется — и бежать. А когда ты была пастушкой, у тебя в стаде был такой же шаловливый ягненок? — Девочка немного помолчала, прислушиваясь к птичке, а затем снова разговорилась.

— Ты все молчишь. Как будто сама никогда не была маленькой. Стала взрослой и внимания на детей не обращаешь. А все-таки кем ты была в детстве: девочкой или мальчиком? Наверное, такой же девочкой, как и я. Доброй, веселой и ягнят любила. И до сих пор раскаиваешься, что тогда заснула. Правда? — спросила девочка, а птичка вдруг вспорхнула и с криком «дзун хурга — сто ягнят, дзун хурга — сто ягнят» стала кружить у нее над головой.

— Нет, это не те ягнята, которых ты потеряла. Это ягнята нашего объединения… У них на ушах метка есть, они все с сережками. Совсем как женщины. Я сама еще ни разу не надевала серьги, а они уже надели. Интересно, зачем женщинам серьги? Может быть, это придумали мужья, чтобы им легче было узнавать своих жен? Но ведь когда мама не надевает сережки, папа все равно ее узнает. Нет, конечно, они их не для того носят. Да ладно, какая разница. Лети, дзун хурга, ищи свое стадо. Наверное, твои ягнята давно уже выросли и стали взрослыми овцами… А потом у них тоже родились ягнята. И тоже выросли… — Сказав это, девочка взглянула вверх.

Птичка покружила над ней, будто соглашаясь: «Ты права, мне уже не найти свое стадо», — и улетела прочь.

Немилосердно пекло знойное полуденное солнце. Ягнята внезапно поднялись и побежали в сторону реки — словно морская волна покатилась. Смуглая маленькая девочка, изо всех сил стараясь не отстать от них, бежала следом.

Нестерпимая жажда гнала их туда, где журчал холодный речной поток. Эти скачущие ягнята лучше своей хозяйки с короткими косичками знают, в какую сторону надо идти, чтобы добраться до реки. Ведь к ней не так-то просто подойти — она течет по дну горного ущелья, окруженная высокими темно-коричневыми скалами, словно многоэтажными зданиями. Вода в реке, которая почти не видит солнца, такая студеная, что зубы ломит, но в летний зной она и для ягнят, и для маленькой девочки-пастушки вкуснее всего на свете. Если смотреть сверху, эта речка кажется маленьким ручейком, но шум производит невероятный. Может быть, это от скал отражается грозное эхо? Впрочем, не такая уж она и маленькая, эта река. Ведь она течет не только по ущелью, но и уходит далеко-далеко, через несколько сомонов, петляя между холмами. Всего в нескольких местах можно свободно спуститься к воде; вот и здесь к ней ведет лишь одна тропинка, по которой привыкли ходить ягнята Цэцгэ. На этот раз, подойдя ко входу в ущелье, они вдруг остановились и, резко повернув, бросились назад. Девочка с удивлением посмотрела на них, затем забежала вперед и тут увидела на лужайке у входа в ущелье голубую палатку. Рядом стояла ярко-красная машина, ослепительно сверкавшая стеклами на солнце. Неподалеку расхаживали какие-то люди в странной одежде. Необычные яркие предметы вызвали в девочке изумление и любопытство. Палатка казалась большой красивой бабочкой, на мгновение опустившейся на луг и готовой вот-вот взлететь. Что бы это значило? Завороженная увиденным, девочка долго глядела то на палатку, то на машину, забыв обо всем, даже о своих ягнятах. Ей так хотелось подойти поближе и все рассмотреть, поговорить с новыми людьми, но она никак не могла решиться и поэтому, сев на краю ущелья, принялась смотреть. «Что уж говорить о ягнятах, я сама как маленькая. Взрослый бы давно уже подошел и заговорил, а я…» — подумала она и, набравшись наконец смелости, зашагала к палатке. Пройдя полпути, она вдруг остановилась и бросила взгляд на свои тапочки: ей стало неловко оттого, что она появится перед этими людьми и такой поношенной обуви. Однако желание взглянуть поближе на этот заманчивый, красивый мир оказалось сильнее. Когда девочка подошла к палатке, на лужайке горел костер — варили чай. Полный светловолосый мужчина, воевавший с котелком, увидев девочку, крикнул: