Избранное - [161]

— Шагдар-гуай! А вы что, траву здесь косите? Сейчас трава, наверно, уже желтеть начинает?

— Да нет же, сынок. У нас здесь пшеницу убирают машинами, и в оврагах, ямах хлеб остается несжатым. Видишь ли, сынок, у наших жаток зубья низкорослую пшеницу не захватывают, проскакивают поверх нее, поэтому-то колосья остаются. Ну вот я и придумал себе занятие: беру эту старенькую косу и сваливаю оставшуюся на поле пшеницу. Как говорится, чем сиднем сидеть, лучше пасти верблюдов. Нашему объединению и пригоршня хлеба — прибыль, — объяснил он.

— На тех токах, где мы были, очень много остается необмолоченной пшеницы, целые кучи зерна пропадают. А у вас как? — спросил один из моих товарищей. Шагдар-гуай покачал головой.

— Так много, что и не сказать. Мы с женой уже на это смотреть не могли, вот и приручили тут муравьев себе в помощь.

— Муравьев приручили?! — изумился я. Шагдар-гуай заметил, что мы заинтересовались, и глаза его загорелись:

— Да-да, сынок, они собирают зерно, брошенное на току.

— Много у вас муравьев? — вступил один из товарищей в разговор.

— Вот уж не знаю, сколько их там миллионов будет, десятки или сотни. Но уж наверное больше, чем мне сосчитать под силу. Сначала земляки говорили: «Старый Шагдар из ума выжил — вздумал муравьев кормить, да на них зерно перевозить. Виданное ли дело?» У меня уж вся эта болтовня в печёнках засела… — Тут Шагдар-гуай несколько переменил тему: — Вообще-то я и сам не думал, что так все получится. В прошлом или позапрошлом году ставил как-то на краю поля пугало от птиц. Захотелось мне покурить, я присел у дороги, достал трубку и принялся рассматривать пшеницу, прибитую дождем к земле. Гляжу, муравей тащит на себе зернышко. Тут-то мне и пришла в голову мысль: «Э-э, погоди! Если приручить этих батыров, которые «и по отвесной скале взберутся, и под пулю не угодят», чем они будут не работники? Пускай хоть понемногу да собирают оставшееся на току зерно». — Шагдар-гуай затянулся и закашлялся. Мой товарищ, не выдержав, спросил:

— И сейчас тоже ваши муравьи зерно переносят?

— Муравьи? Да, собирают зерно, сынок.

— А куда же они его стаскивают?

— Там за током есть старый амбар, туда и носят.

Нам захотелось взглянуть на муравьев, которые переносят пшеницу, и мы вместе с Шагдар-гуаем вышли из юрты. Подойдя к деревянному амбару с полуразрушенными стенами и наскоро залатанной крышей, которая все же могла служить укрытием от дождя, мы увидели в дверях амбара непрерывную вереницу муравьев. Она текла как река в половодье: каждый тащил пшеничное зерно, а некоторые, те, что посильнее, даже тянули за собой целые колосья. Муравьи складывали зерно в амбар, куча росла, и ее вершина достигала уже середины стены. Глядя на эту груду зерна, я спросил:

— Шагдар-гуай! А сколько же за день приносят ваши муравьи зерна?

Чтобы не мешать муравьям, мы отошли и присели на жердь, огораживавшую ток.

— Не знаю. Вот это зерно они наносили за десять дней.

Мы прикинули, что в куче наверняка будет восемьсот — девятьсот килограммов зерна.

— Вы на этом току всего десять дней? А вообще-то где живете?

— Да мы, сынок, на одном месте больше чем полмесяца не задерживаемся. До этого несколько дней провели в пади Хондий, там муравьи тоже наносили кучу зерна. Потом переехали в Дзунмод, и там примерно такой же амбар заполнили пшеницей. В основном ездим по таким местам, где остался сухой необмолоченный хлеб. Вот и здесь еще деньков пять-шесть посидим, не больше.

Посмотрев на суетливо сновавших взад и вперед муравьев, Шагдар-гуай засмеялся:

— Забавные они существа, все хлопочут, ни минуты не могут без дела. — Он встал и принялся разглядывать неутомимых муравьев, которые тащили зерна.

Чудной старик и добрый… Ведь всю жизнь возится со всяким таким зверьем, подумал я, собираясь спросить у него: «Как же вам удалось приручить целую армию муравьев, чем вы их приманили?» И вдруг я подскочил как ужаленный — оказывается, один из этих маленьких трудяг и впрямь впился мне в ногу. Я что есть силы хлопнул ладонью по ноге. Машина тоже дернулась, и тут я проснулся… Только не муравей укусил меня, а я хлопнул себя по лбу и убил комара. На лбу от укуса вскочила огромная шишка. Шофер, глядя на меня, улыбался:

— Ну и крепко же вы уснули! У нас тут такие комары — никому спать не дадут.

Но я пропустил слова шофера мимо ушей — все думал об этом странном сне, снова и снова вспоминая пригрезившееся.

— А куда сейчас поедем?

— Во-он там виднеется ток, у Бургалтая. — И шофер показал в сторону.

Я посмотрел в окно машины, немного помолчал и спросил:

— Здесь поблизости не живет Шагдар-гуай?

— Какой Шагдар? Не тот ли, который держал у себя разных диких зверей?

— Да-да, тот самый.

— Помер уж старик, лет пять или шесть назад. А что, вы его знали?

— Да, мой давний знакомый, — сказал я и показал на черневший, словно шляпка гриба, и начинавший затягиваться травой круг от юрты: — Кажется, здесь старики жили…

Пер. Л. Скородумовой.

«СТО ЯГНЯТ» И ДЕВОЧКА

— Странные эти взрослые! О чем только не говорят между собой. А на меня даже внимания не обращают, ни слова от них в ответ не услышишь. Ну что мне остается делать? Все лето только и разговаривала, что со своими ягнятами. Хорошо было бы поболтать с подружками, так ведь поблизости совсем нет детей. Мы здесь одни живем. Нет, правда, очень скучно. Давай мы с тобой поговорим, — так обратилась к птичке-бормотушке, что целыми днями порхает в степи с криком «дзун хурга, дзун хурга», маленькая девочка, которая пасла ягнят. Птичка раскачивалась на верхушке высокого стебля какой-то степной травы.