Избранное. Семья Резо - [66]

— Дети, придется отдать вас в коллеж. Мы с матерью считаем, что даже самый добросовестный наставник не сможет преподать вам необходимые познания. Всеведущих людей на свете не бывает, а школьные программы с каждым годом усложняются.

Ага! Вот какой довод выдвинула Психимора. Мсье Резо бесстрастно развивал перед нами это внезапно возникшее соображение:

— К этой мере мне следовало бы прибегнуть еще в прошлом году, однако пришлось ее отложить по известным вам причинам финансового характера. Но дальше медлить нельзя: Фердинану пора поступить в старший класс, а Жан и Марсель пойдут в предпоследний. Все это будет стоить нам больших жертв. Фермы мы должны будем перевести на испольщину. Мама разрешила мне взять из ее приданого сумму, необходимую для выкупа у фермеров скота. Но этого еще мало. Чтобы увеличить наши доходы, я вынужден прервать свои столь дорогие мне научные исследования и выставить кандидатуру на пост городского судьи в Анже, или же в Лавале, или же в Сегре — словом, где-нибудь неподалеку от «Хвалебного».

Дальнейших разъяснений не последовало. Отец развернул сложенную вчетверо салфетку, как обычно лежавшую у него на тарелке. (Уголком ставят салфетки только в ресторанах; вкладывают их в серебряные кольца или в кольца из слоновой кости — только в домах новоиспеченных богачей; а вышитые кармашки с инициалами сотрапезников — это уже чистое мещанство.) Ничего не подозревавший Кропетт захлопал глазами, снял очки в железной оправе, протер стекла, снова надел и посмотрел на Психимору, как бы ища у нее подтверждения столь важной новости. Но мадам Резо и бровью не повела она продолжала усердно обгладывать заднюю лапку жареного зайца. В последнюю охоту отец убил матерого представителя заячьего племени, обитающего в наших краях, и, должно быть, стрелял в него в упор: заяц весь был нафарширован мелкой дробью. Преисполненный восторга, который я не имел права ничем выразить, я и не заметил, как проглотил несколько дробинок, расправляясь со своей порцией жаркого (как и полагалось, самой плохой — от шеи), Фреди похрустел суставами пальцев, потом высморкался, скривив кончик носа в излюбленном направлении, и наконец, позабыв приличия, стал подбирать соус с тарелки хлебным мякишем без помощи вилки. Мать жадно воспользовалась этим промахом, желая поддержать свой агонизирующий авторитет:

— Рохля! Разве ты не умеешь, как все люди, пользоваться вилкой?

Но собственной своей вилкой она уже не решалась ткнуть в ладонь виновника. Рука ее дернулась было и сразу остановилась, скованная взглядом четырех пар глаз, боязливых, испытующих, внимательных, властных — в зависимости от того, в чьих орбитах они находились. Украшенный гербом черенок вилки завертелся в деснице Психиморы, словно скипетр, которому грозит близкое отречение от власти, завертелся, нерешительно закачался и вдруг бесславно упал на тарелку, прямо в соус.

В следующие дни на нас обрушились новые, более или менее удавшиеся гонения. Но какими они казались нам теперь ничтожными! Тебе, Психимора, удалось лишь доказать нам свою досаду и злобное бессилие! Зачем, например, ты настаивала, чтобы папа отдал нас в разные коллежи? Мсье Резо не мог согласиться на твое настойчивое требование, ибо надеялся получить скидку от отцов иезуитов, если он поместит в их коллеж Сент-Круа-дю-Ман троих сыновей. К тому же я показал свои зубы, и они испугали беднягу отца не меньше, чем твои, Психимора. Мне вовсе не улыбалось оказаться жертвой твоей последней махинации. Это могло испортить мне каникулы — конечно, если меня возьмут на каникулы домой. Да, повторяю, если нас возьмут на каникулы, ведь у меня есть все основания полагать, что мы теперь завершим свое образование вдалеке от «Хвалебного» и (так же, как ты в свое время, Психимора!) до конца учения будем безвыездно жить в стенах пансиона.

А зачем ты так старалась обрядить нас в дорогу по-нищенски? Фина с утра до ночи сидит за иглой, выкраивая нам кальсоны из более или менее крепких полотнищ твоих прохудившихся простынь. Новых носков для нас не купили пускай в пансионе товарищи, отпрыски самого цвета местной знати, будут смеяться над пестрыми пятками наших штопаных и перештопанных носков. По-прежнему мы будем стучать деревянными подошвами башмаков и натягивать на голову береты. К счастью, в иезуитских коллежах введена прекрасная темно-синяя форма с плоскими медными пуговицами, и мы запросто будем носить ее каждый день. На голове же у нас всегда будет красоваться фуражка с бархатным околышем — пресловутый головной убор, который служит почти что международной эмблемой аристократических учебных заведений.

Но вы, мамаша, конечно, придерживаетесь иного мнения. Ничтожных мелочей на свете не существует — нельзя пренебрегать даже пустяком, если он вам на руку. Бесчисленные житейские мелочи могут оказаться столь же смертоносными, как легионы микробов. Вы желаете, мадам Резо, чтобы я оптом или по частям возместил вам те жертвы, на которые вы пошли, согласившись урезать ваш с отцом капитал: во-первых, не бог весть какое богатство, состоящее в ценных бумагах, а во-вторых, некогда весьма значительный капитал вашего авторитета — обоим этим сокровищам угрожает одинаковая судьба позолоченной нищеты.