Избранное. Семья Резо - [28]

— Так что же вы, дети! Ведь солнце освещает Амура!

Hush[5] (как восклицают англичане, на языке которых мы совсем позабыли говорить в тот вечер), быстрая перестрелка взглядами, холодное молчание. Вот и все. Нет, мы не обменялись «поцелуем мира». Но наше презрение к нежности стало на мгновение стыдливой нежностью. Отец, несомненно, оторвался в эту минуту от всего житейского. Какие воспоминания воскресли тогда у тебя, отец! Должно быть, возникло перед тобою видение прошлого, когда кругом было столько юных девушек — твоих сестер и их подружек, милых соседок, среди которых была, возможно, избранница твоего сердца?

Вот и все. Фина уже убирала со стола грязную посуду. Уже закатилось, потухло солнце. Уже летучие мыши замелькали в воздухе на своих кожаных крыльях, сменив белогрудых ласточек.

Публичная исповедь не состоялась в тот вечер. Я заметил, как отец переглянулся с аббатом № 6. Когда Марсель встал на колени, наш наставник остановил его:

— Вы теперь уже большие мальчики, и вам не годится исповедоваться при всех. Иной раз нам может быть неловко от ваших покаяний. Однако, дети, сохраните привычку каяться в грехах прямо господу богу. Я предлагаю соблюдать ежевечерне две минуты молчания, а после этого помолиться о выздоровлении вашей матушки.

В парке заухала сова: мне показалось, что это Психимора выражает свое возмущение. Но вдруг сова, чуть слышно хлопая крыльями, слетела с дерева и исчезла где-то во тьме, пронизанной сердитым кваканьем лягушек в реке Омэ.

И «отвоевание свободы» продолжалось.

На следующий же день границы отведенной нам территории были нарушены. Аббат Батист сам привел доводы в защиту такого акта:

— Ваши сыновья должны развивать свою мускулатуру, мсье Резо. Они давно вышли из младенческого возраста. Не в кубики же им играть!

Весь парк теперь был в нашем распоряжении. Я ознакомился с окрестностями вплоть до самых далеких ферм. Забытые нашими скребками одуванчики звездочками пестрели на аллеях. Будучи проездом в Сегре, отец купил нам кожаные башмаки на деревянной подошве (в необходимости этой покупки его убедил намеками аббат № 6). С разрешения отца нам перестали брить головы.

Удивительное дело: отец теперь реже страдал мигренями. Он по-прежнему увлекался сирфидами и доверил нам свои сачки, наказав ловить всех мух без различия.

— Я потом сам разберусь, — говорил он.

Папа сделал даже больше: привлек нас к своим работам по составлению коллекций. Мы удостоились чести орудовать его булавками, лупами и пузырьками с сероуглеродом. Четыре мухи, еще неизвестные энтомологам, недавно присланные из Чили папиным корреспондентом в целях определения, получили следующие наименования: Жакоби, Фердинан (?), Жоаннис и Марселли Резо. По мнению отца, это было самое убедительное доказательство его нежной любви к сыновьям.

По правде сказать, мы предпочитали ловить рыбу сетью или тянуть бредень. В то время как аббат направлял лодку, мы с упоением загоняли рыбу. Я откопал на чердаке старые верши, еще недавно запретные для нас, и каждое утро на рассвете, еще до мессы, с восторгом вскакивал с кровати и бежал к реке доставать их. Мы редко вытаскивали верши пустыми. Я видел, как бились в них голавли, щуки, лини, плотва; иногда попадались случайные пленники — водяные ужи. Весь улов отдавал тиной, но крестьяне, еще менее разборчивые, чем мы, охотно брали у нас рыбу, а взамен давали мне банки с домашней гусиной тушенкой. Уезжая, Психимора забыла оставить нам ключи от шкафа с соленьями и вареньями.

Что касается матери, она все еще не поправлялась. Удаления желчного пузыря оказалось недостаточно. Хирурги были обеспокоены состоянием больной, организм которой был подорван неслыханной небрежностью к своему здоровью. Вначале она не желала никого видеть, кроме мужа. Держу пари, что Психимора не хотела показываться нам беспомощной и больной. Наконец, через три месяца, она передумала и потребовала, чтобы нас к ней привезли. Отец решил удовлетворить ее желание в два приема. В первую очередь поехали мы с Фреди.

Расстояние в тридцать три километра, отделявшее «Хвалебное» от Анже, показалось мне ужасно коротким. К этому времени у нас беззаконно отросли волосы, и мы в душе беспокоились, как к этому отнесется Психимора. Тревога оказалась не напрасной: едва мы переступили порог палаты, как мать закричала:

— Жак, вы забыли их обрить! У детей совершенно неприличный вид!

— Мама, — тотчас же возразил я, — папа находит, что мы уже большие и нас неудобно стричь наголо.

Психимора и бровью не повела. Я нарочно развалился на стуле, надеясь услышать упреки за свое поведение, но упреков не последовало. Мать прекрасно понимала, что горизонтальное положение лишает ее власти и величия. Метать громы и молнии в таком положении? Нет, ей вовсе не хотелось быть смешной. На бледных губах у нее заиграла одна из ее улыбок (светская), и, когда отец, взяв в руки шляпу и перчатки, сообщил, что в следующий раз привезет ей Кропетта, она вежливо возразила:

— Не нужно, мой друг, я скоро вернусь домой.

Слава богу, она вернулась только через несколько месяцев. Но эта угроза сильно нас встревожила. Вечером, за ужином, отец сидел угрюмый, аббат озабоченный, братья хмурились, и в довершение всего Фреди опрокинул миску с супом.