Избранное - [6]

В творческом наследии Сайкаку есть и произведения, рисующие жизнь самурайства. Круг зрения Сайкаку поистине широк, однако его устремления были еще шире. «Есть на свете корабли, и вот за день можно преодолеть сто ри, за десять дней — тысячу ри по открытому морю, и тогда все тебе доступно, — говорит Сайкаку. — Но от плавания по узенькой канаве вокруг нашего дома, которую можно прыжком перескочить, проку мало: если не постараешься добраться до «острова сокровищ», не услышать тебе стука волшебного молотка, что чеканит деньги, да звона монет на чашках весов» («Вечная сокровищница Японии»).

Это высказывание Сайкаку знаменательно. «Узенькая канава», о которой он говорит с таким пренебрежением, — это Сэто, Внутреннее море Японии, а «остров сокровищ» — Нагасаки, единственный из портовых городов страны, имевший право в период изоляции Японии вести широкую торговлю с иноземными купцами. Но, думается, не следует понимать здесь Сайкаку буквально, хотя речь и идет как будто лишь о характерном для торгового сословия желании свободной торговли, несущей быстрое обогащение.

По-видимому, правильнее будет почувствовать в этих словах писателя намек на то чувство стеснения и угнетения, которое должна была вызывать у Сайкаку, как и у других выдающихся людей его времени, искусственная изоляция страны, невозможность увидеть и узнать широкий мир, лежащий за ее пределами. И только ли деньги имел в виду Сайкаку, говоря об «Острове сокровищ»? Вся направленность его произведений, весь дух его творчества заставляют нас придать этим словам писателя более широкий смысл.

Ведь семнадцатый век это начало того пути, который вел Японию к новой исторической эпохе. Сайкаку прошел по нему дальше многих своих современников. Он поднялся на тот перевал, по одну сторону которого остается средневековое мышление человека, а по другую начинается преодоление этого мышления в науке, философии, литературе и искусстве.

Е. Пинус

Двадцать непочтительных детей Японии

В наши дни молодые ростки бамбука ищут не под снегом, как Мо-цзун, а в зеленной лавке; карпы Ван-сяна — в рыбном садке.[7] Узы привязанности меж родителями и детьми не должны быть чрезмерны, но все ж каждому, пусть и не усердствуя в молитвах более принятого, следует прилежно трудиться и, прикупая всякую всячину на заработанные деньги, исполнять свой долг по отношению к родителям. Так жить велит обычай в нашем мире. Однако редко кто живет по этому обычаю, а вот дурных людей много. И всяк сущий в этом мире, если неведом ему путь сыновней почтительности, не избежит наказания Неба. Свидетельств тому немало: я исходил всю страну, и стоило прислушаться да приглядеться, как открывались мне многие преступные деяния дурных детей. Истории о них собраны, вырезаны на досках, и да послужат они поощрению достойных детей этого мира.

Показное благополучие в нынешней столице, или Ссуда для гульбы по злачным местам Киото

Много в мире способов добыть хлеб насущный. Если стать у западных ворот храма Киёмидзу и окинуть взором столицу, увидишь — склады у домов так блестят в лучах утреннего солнца, будто на заре снег выпал посреди лета. И как символ изобильного царствования, и ветер не шелохнет веткой сосны, и журавли играют в облаках. Некогда в столице насчитывали девяносто восемь тысяч домов, во времена Нобунага это было, а ныне она разрослась беспредельно, даже бамбуковые заросли вдоль вала оказались в черте города. Ремесел разнообразие великое, а домов много, над каждым утром и ввечеру вьется дымок. «Домов много — значит, друзей много», — гласит поговорка, и чем бы ни занимался человек в столице, он не пропадет. Одни рисуют на бумажных полотнищах Бэнкэя в полном воинском снаряжении на мосту Годзё, другие по вечерам бродят вдоль улиц, размахивая руками, точно нащупывая дорогу, и возглашают: накопали, дескать, целебных насекомых, морочат голову родителям, что пекутся о своих детях. Иные носят с собой рубанки и заново обстругивают потемневшие кухонные доски, да за каждую получают три мон, и за малую и за большую равно. Есть люди, которые в один вечер зарабатывают двенадцать мон, читая заупокойные молитвы под удары гонга. За устройство всего необходимого для роженицы — ложа и изголовья — берут семь бу серебром за семь ночей. Когда наступает время толочь рис для моти, за ступку берут днем три бу, а вечером два бу. За котелок для варки лекарств берут десять мон за семь дней. Если наняться чистить канаву да принести грабли, бамбуковую метлу и мусорную корзину, получишь за один кэн всего лишь мон, а садовник, если принесет садовые ножницы да подстрижет деревья любого сорта, может заработать пять бу. За каждую привитую веточку взымают по бу, плотник за два часа работы получает шесть бу серебром. Некоторые греют воду для омовения и продают по шесть мон. Бывает, сдают напрокат на все лето бамбуковые шторы, и прямо, кажется, что сквозь эти шторы проглядывает бережливость горожанина, стремящегося по возможности обойтись вещами, взятыми напрокат. Да, если не лениться и не жалеть рук и ног, то проживешь не хуже других.

Здесь, в столице, в конце четвертого квартала улицы Симмати в доме за ладными решетками, за воротами, украшенными гербами из трех листьев плюща, благополучно жила семья из пяти человек. Несведущие могли бы подумать, что это дом лекаря, а на самом деле Нагасакия Дэнкуро жил вкладами в злачные места Киото. Существует пословица: «Всякой речи верь лишь наполовину!» Этот же человек никогда не говорил ни слова правды. К примеру, в первый день нового года, когда все становятся на год старше, он говорил: «Как вы помолодели!» — и так вплоть до последнего дня последнего месяца года лгал не переставая. Однако, когда нужда возьмет за горло, и такой человек может сгодиться.