Избранное: Романы, рассказы - [28]

Я воротился домой и узнал, что Тонио сделался преемником русского возлюбленного Мерседес. Застал его оглушенным любовью, скованным по рукам и ногам узами сердца и чувственности, как некогда его предшественник. Я часто видел Мерседес и разговаривал с ней: той же безудержной любовью была захвачена и она. Порой я вновь ощущал на себе ее изучающий взгляд.

Как в ту орхидейную ночь.

Иногда мы с Тонио встречались у нашего общего друга Мануэля. Однажды я встретил его там сидящим у окна, это был сломленный человек. Лицо его было искажено мукой.

Мануэль молча отвел меня в сторону.

Странную историю поведал он мне торопливым шепотом: Мерседес — сатанистка, ведьма!.. Тонио догадался об этом по обнаруженным у нее письмам и рукописям. Два ее русских поклонника были убиты ею с помощью магических сил воображения, с помощью болонских слезок.

Позже я прочел эту рукопись. Как сказано там, жертва гибнет, растерзанная на клочья тотчас же, как только болонская слезинка, побывавшая в его устах и подаренная им в знак пылкой любви, разбивается в церкви во время мессы.

И какая же страшная, внезапная кончина унесла жизнь Ивана и его брата!

Мы поняли, почему Тонио оцепенел в отчаянии. Даже если смерть под воздействием колдовских чар объяснялась случайной причиной, какие же демонические бездны любовного чувства приоткрывала она в этой женщине! Чувства, настолько нездешние и непостижимые, что мы, обыкновенные люди, проваливаемся с нашими представлениями словно в зыбучий песок, попытавшись высветить понятиями разума ужасную загадку этой изъеденной раком души!

Все трое мы тогда так и просидели полночи, прислушиваясь, как тикают и точат время старинные часы, и я напрасно пытался отыскать в своем уме, в сердце слова утешения, исторгнуть их из горла; а взгляд Тонио был неотрывно прикован к моим губам: он ждал той лжи, которая заглушила бы его муку.

И вот Мануэль за спиной у меня решился и уже открыл рот, чтобы заговорить, — я почувствовал это не оборачиваясь. Вот сейчас, сейчас он скажет! Раздалось покашливание, скрипнул подвинутый стул, и вновь тишина, время тянется бесконечно. Мы почувствовали, как ложь слепыми шагами двинулась через комнату, неуверенно, ощупью прокладывая себе дорогу вдоль стен, словно неодушевленный призрак без головы.

Наконец послышались слова — лживые слова — точно вялые листья:

— Может быть… может быть… она любит тебя по-другому, чем… чем бывает у всех.

Мертвая тишина. Мы сидели затаив дыхание: только бы ложь не умерла — она колеблется на хлипких ногах и вот-вот рухнет. Еще хотя бы секунду!

Медленно, медленно что-то в чертах Тонио начало меняться: светлячок надежды!

И вот ложь стала плотью!

Хотите, чтобы я рассказал вам еще и конец? Мне страшно облечь это в слова. Давайте встанем, у меня мурашки побежали по спине, мы слишком засиделись на этой скамейке. И ночь такая холодная.

Видите ли, фатум глядит на человека змеиными глазами — от него нет спасения. Тонио вновь погрузился в вихрь безумной страсти, он не отходил от креолки ни на шаг, сделался ее тенью. Она обвила его и накрепко привязала своей дьявольской любовью, как глубоководный полип свою жертву.

Однажды в страстную пятницу рок свершился: ранним утром на бурном апрельском ветру Тонио встал перед церковной дверью с непокрытой головой, в изодранном платье, и, сжав кулаки, преградил людям вход, не пуская их на церковную службу. Мерседес прислала ему письмо, на том он и помешался; в кармане у него нашли ее записку, в которой она просила его, чтобы он подарил ей болонскую слезинку.

И с того дня его ум навсегда помрачился.

Растения доктора Синдереллы Перевод Л. Есаковой

^{30}

Видишь ту маленькую бронзовую статуэтку между подсвечниками? Она-то и стала причиной необычайных событий, пережитых мною за последние годы.

Адские потрясения, совершенно меня истощившие, связаны друг с другом словно звенья одной цепи, и теперь, когда я мысленно возвращаюсь в прошлое и заново прослеживаю их в обратном порядке, они каждый раз приводят меня к одному и тому же — к этой бронзе.

Как бы ни старался я выдумать другие причины, она неизменно вырастает вехой на моем пути.

Куда ведет этот путь, к свету ли познания или к еще большему ужасу, этого я не знаю, да и знать не хочу, судорожно цепляясь лишь за те редкие спокойные моменты, которыми наделяет меня судьба, прежде чем подвергнуть новому испытанию.

Эту бронзу я нашел совершенно случайно в Фивах^{31} — просто наткнулся тростью в песке. Но стоило рассмотреть ее поближе, как мною тотчас же овладело сильнейшее, почти болезненное любопытство, желание во что бы то ни стало узнать, что означает эта фигурка. А ведь прежде я никогда не был таким любознательным!

Я стал расспрашивать всевозможных ученых, но это ни к чему не привело.

Только одни араб-коллекционер, казалось, догадался, о чем идет речь.

— Египетский иероглиф, — сказал он.

Необычное положение рук фигурки соответствовало якобы какому-то неизвестному экстатическому состоянию.

Я привез статуэтку в Европу, и с тех пор не проходило дня, чтобы я, сам того не желая, не предавался бы удивительным фантазиям о ее таинственном значении.