Избранное - [122]

В заключение лейтенант собрал возле дома всех жителей округи и объявил им с неаполитанским выговором:

— Гвардеец королевской таможенной стражи тяжело ранен при исполнении своего долга. Нам известно, кто преступник, и вам это тоже известно. Если в течение нескольких часов он явится с повинной, то нами будет проявлено милосердие. В противном случае… — Он угрожающе сжал обтянутый перчаткой кулак и прибавил:

— Если вы предоставите ему убежище или окажете помощь, вы станете соучастниками. Понятно?

Никто не сказал ни слова в ответ. Только один старик пробормотал что–то на нашем наречии, который, конечно, гвардейцам и карабинерам был не понятен.

— Кругом! — скомандовал офицер. Построившись в колонну по двое, они ушли переулком, по обеим сторонам которого вместо заборов торчали огромные каменные глыбы. Яростный собачий лай сопровождал их до тех пор, пока они не скрылись из виду.

О том, что Тёнле Бинтарн ранил таможенника, стало известно в городке да и во всей округе. Новость распространилась с телефонной быстротой, хотя этого изобретения у нас еще не было и в помине. Мировой судья начал дело; вице–губернатор вызвал к себе с докладом королевского комиссара полиции, начальника таможенной гвардии и командира королевских карабинеров. Но больше всего новость обсуждалась в лавке у Пуллера — брадобрея и сапожника, собиравшего и распространявшего информацию на потребу контрабандистов и таможенников, государственных учреждений и ресторанов, лавочников и фурьеров, лесорубов и пастухов, охотников и священников.

В тот же вечер происшествие сделалось предметом споров в офицерской столовой 63‑й роты альпийского гарнизона. Младшие офицеры, родом из Пьемонта, осудили поведение жителей пограничных районов и дикость их нравов; в столовой вспомнили случай, когда знаменитый капитан Казати был вынужден выставить роту берсальеров против сотни горцев, которые без позволения вышестоящих властей стали рубить лес на участках, принадлежащих городской коммуне. Совсем распоясались! Однако лейтенант Мальяно, всегда заботившийся, чтобы королевская комиссия по рекрутскому набору присылала только тех новобранцев, имена которых он помечал в своем списке, вспомнил, что злоумышленник служил сапером в его взводе. Мальяно тогда был еще младшим лейтенантом, только что из училища, и послали его в наши края. Так вот лейтенант Мальяно положил конец всем спорам, затянув песню — слова он сочинил сам, буквально на днях, и положил их на мотив старинной народной песни. Слова были такие:

Гори, эмблема на фуражке,

Семьи Савойской гордый знак!

Уверенно и радостно

неси ее как флаг!

Италии ура!

Да здравствует король!

Нам нет преград у стен Тридента…

Но вот что любопытно! Тёнле Бинтарн, до того как из него сделали альпийского сапера под началом младшего лейтенанта Мальяно, уже отслужил рядовым в частях ландвера, на территории Богемии, в городе Будейовицы. Командиром там был майор фон Фабини. Через четыре года Тёнле демобилизовали, и он вернулся на родину, но хозяином в наших краях был уже не Франц — Иосиф, а Виктор — Эммануил.

На следующий день после описанного происшествия на границе жена Тёнле пошла в город, захватив с собой дюжину яиц и два килограмма сахара. Прежде чем пересечь Пьяцца Фонтана, она задержалась на углу, возле дома Стернов, сняла деревянные башмаки и надела чулки и туфли, пригладила волосы, отряхнула юбку и направилась прямо в дом, где на втором этаже жил адвокат Бишофар.

Услышав шаги на лестнице, адвокат поспешил ей навстречу в прихожую и проводил в свой кабинет, откуда предварительно была удалена внучка. Обычно она скучала в кресле, а тут вдруг взялась вытирать пыль с книг и картин, изображавших Гарибальди верхом на коне и Мадзини, подпиравшего рукой широкий лоб. Будучи студентом, а точнее, семинаристом, Бишофар участвовал в осаде Венеции вместе с Даниэлем Манином, потом в составе «Корпуса Свободных», или, как его еще называли, «Кимврского легиона», сражался на Вецценском перевале, когда вышибали австрийцев и хорватов Радецкого.

— Я все знаю, — сказал он, предложив жене Тёнле сесть. — Пусть Тёнле подольше здесь не показывается. Он ведь уже нанимался сезонным рабочим на железные рудники в Штирии? Так вот, пусть немедленно отправляется туда, неважно, что у него нет контракта, все равно, пусть уходит. Дорога известная. Устроится и будет посылать вам на житье. Как не верти — на рудниках лучше, чем в тюрьме. С мировым судьей я уже переговорил. Дело такое, что на оправдательный приговор рассчитывать нечего. Потом, со временем, глядишь, и выйдет какая–нибудь амнистия. А я пока буду хлопотать насчет пособия для вас у церковников.

Адвокат Бишофар говорил не как чиновник; когда он общался с местными жителями, то в речи употреблял в основном слова из нашего древнего языка, а итальянских или на венето — меньше. От яиц и сахара он отказался; прощаясь, попросил только — раз уж все равно жена Тёнле пойдет улицей Кешие — передать привет своему другу Кристиану Сечу.

Следующей ночью Тёнле проделал обратный путь через границу. Чтобы не арестовали — ведь теперь охранять границу стали бдительнее, — он рискнул пойти перевалом Валь — Кальдиера, а оттуда спустился в Валон — Порсиг. Места опасные — то и дело срываются лавины, так что ни на каких пограничников он там, конечно, не нарвется.