Избранное - [167]

Э. С. весь ушел в свою корректуру. И то насвистывал, то урчал — в зависимости от материала, который в данный момент правил. Окружающий мир постепенно для него уменьшался, отступал на второй план, терял четкие очертания. Даже лисий колокольчик с трудом достигал его слуха, хотя лиса с громкими проклятьями истерически металась по всему поселку. Ему было приятно, что еж изменил свой маршрут, проходит теперь ближе к нему и Джанке, но сидел как бы полуотвернувшись от зверька, потому что создавал сейчас собственный мир, населенный дикими животными, людьми и природой, пахнувший свежей типографской краской. Однако обветренное его обоняние и сквозь запах краски ощущало сухое благоухание ореховой листвы, сырость крепостных стен, аромат контрабандного табака и потного женского тела, слух прослеживал стук копытец убегающей косули, печальный лай лисицы, скрип колодезного ворота, тяжелое человеческое дыхание, а перед глазами мелькали то красные носки на ногах женщины, то перепел, бегущий по скошенному лугу, то купальщица в реке или издыхающий вепрь, который крушит клыками старые деревья. Дело в том, дорогой читатель, что истерзанный собственным воображением Э. С. вступал в яростный спор и соперничество с природой и человечеством и создавал сам свою природу, свое человечество — ополчаясь таким образом на реальный мир. Порой он приходил в такой экстаз, что, когда с гор сползала грозовая туча и с грохотом обрушивалась на его сад, Э. С. выходил на веранду, щурился от сверкания молний и кричал стихии: «Это я! Я!» Среди туч прорезалась тонкая щелочка, сквозь нее проглядывало далекое голубое небо, словно желая убедиться, что никто иной, а именно Э. С. стоит на веранде с дымящейся сигаретой во рту.

Подчас, нервно чиркая, кромсая, латая и перекраивая корректуру, он видел, что между миром реальным и миром художественным, созданным типографской краской, бесчисленными сочетаниями букв и знаков препинания, остается узенький просвет вроде той голубой щелочки в громыхающем грозовом небе. Зоркими своими глазами Э. С. всматривался в этот просвет: что там, по ту сторону? И видел малюсенькую несмелую запятую, она ползла, вытягивалась, сворачивалась клубком и снова распрямлялась, проникала в этот просвет и мордочкой ощупывала тропку, стараясь не свалиться ни по сю, ни по ту сторону.

Это был еж, различимый лишь внутренним зрением Э. С, Однако бывали дни, когда ему казалось, что несмелая запятая в том просвете — это вовсе не еж, а он сам, согнувшийся от усилий провести рубеж между реальным и воображаемым мирами. Когда на него находило такое, Э. С. принимался барабанить пальцами по исчерканной корректуре и грозно рычать. Внутри него что-то жужжало, как движок, скапливались запасы энергии, неслышно падали каскадом и исчезали, не вызывая взрывов. Если в такую минуту еж, направляясь к лягушкам, проходил по тропке, Э. С. одобрительно покрикивал, дружески выговаривал ему и предлагал:

— Давай-ка устроим на шоссе треск и громыхание!

Еж был рад стараться и, если подворачивался случай, вспарывал покрышку проходящей машины.

* * *

В одно пасмурное утро с шоссе донесся громкий треск. Треск сопровождался глухим ударом и дребезжанием железа. Затем наступила тишина, в тишине призывно засигналил автомобильный гудок и раздались громкие восклицания на французском языке. «Руанский акцент!» — подумал Э. С. и сыпанул несколько турецких восклицаний по адресу французов с руанским акцентом — ему показалось, что машина врезалась в проволочную ограду его сада и повалила ее.

— Что случилось? — сонно спросила жена.

Э. С. уже надевал очки и искал свое ружье.

— Пикап марки «Берлие», — ответил он, вскидывая ружье на плечо. — Узнаю по сирене. Наш еж еще одну машину своротил с дороги.

— Ты в самом деле думаешь, что это еж? — удивилась жена.

— Мне приятно так думать, — сказал Э. С. и вышел из дому, напевая: «Allons, enfants de la Patrie…»[19].

Джанка, размахивая мокрым хвостом, помчалась по густой росе.

— Ребятушки, вперед! — скомандовал ей Э. С.

В ближнем кювете лежал пикап марки «Берлие РТ-504». В машине, видимо, заметили человека с ружьем и собакой, потому что снова посигналили.

— Не бойтесь, — проворчал Э. С., хотя возле машины никакой тревоги не наблюдалось. — Иду!

Настроение у него было приподнятое, он разбежался и коротким, резким броском перемахнул через ограду. Низко приземляясь в росистую траву, он услыхал, как в машине воскликнули по-французски «О-ла-ла!», и увидал двух старушонок, взиравших на него с восхищением. Лет им было, как он с ходу определил, не меньше сотни каждой.

— О великий аллах! — произнес Э. С., когда подошел к пикапу ближе и увидел, что обе старушки старательно подправляют грим.

Они были так поглощены своим занятием, словно никакой аварии не произошло и единственная их забота — привести в порядок грим и прическу.

— Больно уж вы прихорашиваетесь, кикиморы вы этакие! — заглядывая в кабину, проговорил Э. С. — Куда вас несет, помоги вам аллах?

Услыхав имя аллаха, старушки оживились, одна из них восторженно закивала и пискнула:

— Аллах! Аллах!

Вторая, видно, переключалась медленнее, но и она усекла, что имела в виду ее спутница, просияла, закивала с таким же восторгом и воскликнула: