Избранное - [60]

В последний день весны облака от слез красны,

В облетающей роще все меньше и меньше тени.

Солнце, пылающее в вышине,

Сжигает мечтанья в кровавом огне.

Полны дыханьем ветров суровых паруса облаков багровых.

В бамбуковых зарослях ширится шепот смятенья.

Мухаммад Икбал (1877–1938)

ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ

Не считай, что закончил свой радостный труд виночерпий, —

В виноградной лозе есть вино, что не найдено нами.

Пусть прекрасны луга, не живи, как бутон затаенный, —

Вольный ветер развеет его лепестки над лугами.

Тайну жизни постигший — отвергни закрытое сердце,

Не пронзенное до крови жгучих желаний шипами.

Будь своим средоточием, неколебимой скалою,

Не живи, как сушняк, — ветер дерзок, и яростно пламя.

МЫСЛИ ЗВЕЗД

Я слышал, как звезда звезде сказала:

«Плывем, — но где пределы океана?

Движенье — наша суть, скользим по кругу,

Но цели нет в круженье каравана.

И если звезды над землей все те же,

Кому на радость блеск их неизменный?

Счастливей тот, чьей жизни есть границы.

Земля — великодушнее вселенной.

Небытие — желаннее бессмертья.

Кто стерпит безысходной жизни бремя!

К чему лазурь небес, где, словно пленниц,

В петле аркана нас волочит время.

Тревожно человеку жить, нет спору,

Но он в самом себе нашел опору,

Он время оседлал и мчится в гору,

И лишь ему одежда жизни впору».

КНИЖНЫЙ ЧЕРВЬ

Я ночью услыхал в библиотеке,

Что книжный червь поведал мотыльку:

«Абу-Али исследую страницы,

В строке Фариаби узоры тку,

И все же не узнал я смысла жизни

И счастлив не был на своем веку».

Ответил мотылек полуспаленный:

«Не скажут книги — как избыть тоску.

Чтоб истину постичь — в огне живи.

Суть бытия лишь в трепете любви».

ОДИНОЧЕСТВО

Я к морю пришел и сказал неуемной волне:

«Ты вечно в смятенье, какое томит тебя горе?

Жемчужною пеною искришься ты, но в груди

Таишь ли жемчужину сердца, питомица моря?»

Дрожащая, скрылась волна, ничего не сказав.

Пришел я к скале и спросил: «Почему ты молчишь,

Внимая рыданьям несчастных, страдальческим стонам?

О, если есть капелька крови в рубинах твоих,

Послушай меня, побеседуй со мной, с угнетенным!»

Вздохнула угрюмо скала, ничего не сказав.

Бродя одиноко, я ночью спросил у луны:

«Открой мне, в чем тайная суть векового скитанья?

В твоем серебре этот мир — как жасминовый сад, —

Не сердце ль пылает твое, излучая сиянье?»

Вздохнула печально луна, ничего не сказав.

Тогда я предстал пред Творцом, и сказал я Творцу:

«Не вижу я в мире наперсника, единоверца,

Твой мир безупречен, но песня ему не нужна,

Твой мир бессердечен, а я — раскаленное сердце!»

Он чуть улыбнулся в ответ, ничего не сказав.

Из письменного стола

Записи, которые Мария Сергеевна Петровых делала, начиная с конца пятидесятых годов и до конца жизни, разбросаны по многочисленным тетрадям и блокнотам. Варианты стихотворных строк чередуются в них с заметками о прочитанных книгах и размышлениями о литературе, дневниковые записи — с черновиками писем. Записи эти, как правило, не предназначались для печати, велись нерегулярно, даты отмечены лишь в немногих случаях. Мы сочли возможным опубликовать те из текстов, в которых есть некая внутренняя завершенность, а в некоторых случаях взяли на себя смелость самим выбрать из множества стихотворных набросков относительно законченные строки и строфы. Нам кажется, что это хаотичное на первый взгляд собрание разнородных записей Марии Петровых внятно говорит о неустанной работе ее души и дает читателям возможность лучше понять, лучше почувствовать поэта и человека.

Составители

Пушкин давал в статьях своих удивительно точные и емкие определения. Его страничку «О прозе» надо знать наизусть. Это характеристика современной Пушкину прозы. На одной страничке с исчерпывающей полнотой он сказал о том, что мешает развитию прозы, и о том, в каком направлении должна она развиваться.

Как это надо знать и помнить нашим теперешним прозаикам и особенно поэтам.

Одна из пушкинских записей 1827 г. начинается: «Дядя мой однажды занемог» (о Вас<илии> Львовиче).

Неприметны осени касанья.

Еще густ и зелен летний лес.

Но таинственное угасанье —

Видимой красе наперерез —

Может быть лишь в блеклости небес.

ИЗ ШУТОЧНЫХ

И. Ш.

Я создана для черствых именин.

Равно — брюнет, шатен или блондин —

Мне именинник чрезвычайно дорог

Не в шуме празднества, а опосля.

Любительница я вчерашних корок,

Мне нравятся сухие кренделя,

Остатки ветчины иль осетра

Et caetera, мой друг, et caetera…

(не ранее 1951, не позже 1954) [9]

…В знаменитом (одни — действительно поняли, другие — подражая или стараясь выказать хороший вкус) — «Выхожу один я на дорогу» — гениальна лишь первая строфа. Остальное — трогательно, очень по-детски, но от этой незащищенности и вправду щемит сердце.

И вот уже который год

Я говорю: не может быть,

Не может быть, не может быть —

Тебе бы только жить да жить…

И смерть зову, а смерть нейдет.

ОБ «АЛЕКСАНДРИНЕ» АХМАТОВОЙ [10]

Как Вы думаете строить статью?

Мне кажется — сильнее всего была бы сухая хронология.

М<ожет> б<ыть> надо отчетливее сказать — почему друзья отошли от Пушкина.

В начале статьи о «Кам<енном> госте» Вы об этом говорите ярко, смело, кратко. Здесь надо это повторить — не дословно, конечно.

Недостаточно ясен образ Нат<альи> Ник<олаевны>. Не кажется ли Вам, что если Н<аталья> Ник<олаевна> так быстро утешилась с Муравьевым…