Избранное - [28]

Безучастный равно ко всему,

Он легко переходит во тьму.

Что увидишь во мраке ночном?

Он смешал, одурманенный сном,

Все, что живо, и все, что мертво,

Он не видит себя самого.

Но случится лишь ветру начать

Вековые деревья качать, —

Встрепенется, очнется листва,

Зашумит: я жива, я жива!

Редкий дождь пробежит вперебой

По траве, от зарниц голубой,

В чаще туч острие топора

Полыхнет белизной серебра,

Громыхающий рухнет удар

С поднебесья в глухой крутояр,

Взвоет ветер на все голоса,

Раскачаются шумно леса…

Не затем ли мы жаждем грозы,

Что гроза повторяет азы

Неоглядной свободы, и гром

Бескорыстным гремит серебром,

И, прозрачной прохладой дыша,

Оживает, мужает душа…

[1957]

ЧЕРТА ГОРИЗОНТА

Вот так и бывает: живешь — не живешь,

А годы уходят, друзья умирают,

И вдруг убедишься, что мир непохож

На прежний, и сердце твое догорает.

Вначале черта горизонта резка —

Прямая черта между жизнью и смертью,

А нынче так низко плывут облака,

И в этом, быть может, судьбы милосердье.

Тот возраст, который с собою принес

Утраты, прощанья, — наверное, он-то

И застил туманом непролитых слез

Прямую и резкую грань горизонта.

Так много любимых покинуло свет,

Но с ними беседуешь ты, как бывало,

Совсем забывая, что их уже нет…

Черта горизонта в тумане пропала.

Тем проще, тем легче ее перейти, —

Там эти же рощи и озими эти ж…

Ты просто ее не заметишь в пути,

В беседе с ушедшим — ее не заметишь.

1957

«Как жить, когда владеют мной»

Как жить, когда владеют мной

Три слова: я тебя убила.

О, если бы весь шар земной

Я обошла, — найдется ль сила

Спасти меня, чтоб я забыла

Хоть на мгновенье, хоть во сне

О том, что кровь твоя на мне.

[1957]

«Не от жестокости, из милосердия»

Не от жестокости, из милосердия

Ты за собой позвал меня в тот час.

В тот страшный час твоей,

нет, нашей смерти,

Соединившей, разлучившей нас.

«Ты не становишься воспоминаньем»

Ты не становишься воспоминаньем.

Как десять лет назад, мы до сих пор

Ведем наш сокровенный разговор,

Встречаясь, будто на рассвете раннем.

Нам хорошо и молодо вдвоем,

И мы всегда идем, всегда идем,

Вверяясь недосказанным признаньям

И этой чуть раскрывшейся листве,

Пустому парку, резкой синеве

Холодных майских дней и полувзглядам,

Что сердцу говорят прямее слов

О радости, что мы, как прежде, рядом…

Минутами ты замкнут и суров.

Жестокой мысли оборвать не хочешь,

Но вот опять и шутишь и хохочешь,

Самозабвенно радуясь всему —

И солнцу, и нехоженой дорожке,

И полусказочной лесной сторожке,

И тайному смятенью моему…

Мне верилось, что это лишь начало,

Что это лишь преддверие чудес,

Но всякий раз, когда тебя встречала,

Я словно сердцу шла наперерез…

И я еще живу, еще дышу,

Еще брожу одна по темным чащам,

И говорю с тобою, и пишу,

Прошедшее мешая с настоящим…

Минутами ты замкнут и суров.

А я была так близко, так далеко

С тобой, с твоей душою одинокой

И не могла, не находила слов —

Заговорить с тобой о самом главном,

Без переходов, сразу, напрямик…

Мой ангел, на пути моем бесславном

Зачем явился ты, зачем возник!

Ты был моей любовью многолетней,

А я — твоей надеждою последней,

И не нашла лишь слова одного,

А ты хотел его, ты ждал его,

Оно росло во мне, но я молчала,

Мне верилось, что это лишь начало.

Я шла, не видя и не понимая

Предсмертного страданья твоего.

Я чувствовала светлый холод мая,

И ты со мной, и больше ничего…

О как тебя я трепетно касалась!

Но счастье длилось до того лишь дня,

Пока ты жил, пока не оказалось,

О, как тебя я трепетно касалась!

15/VIII 57

«Пылает отсвет красноватый»

Пылает отсвет красноватый

На летней пашне в час заката.

До фиолетового цвета

Земля засохшая прогрета.

Здесь каждый пласт огнем окован —

Лиловым, розовым, багровым,

И этот крепкий цвет не сразу

Становится привычен глазу,

Но приглядишься понемногу,

На алый пласт поставишь ногу,

И с каждым шагом все бесстрашней

Идешь малиновою пашней.

22/VIII 57

«Кузнечики… А кто они такие?»

Кузнечики… А кто они такие?

Заглядывал ли ты в их мастерские?

Ты, видно, думал — это кузнецы

И в кузнях маленьких поодиночке

О наковаленки бьют молоточки,

А звон от них летит во все концы?

Но это заблужденье. Ты не прав.

Не кузница в траве, а телеграф,

Где точки и тире, тире и точки

Бегут вплотную по звенящей строчке

И наспех сообщают обо всем,

Что в поле и в лесу творилось днем.

Авг. 1957

«В домах московских каждое окно»

В домах московских каждое окно

По вечерам сияет мирным светом.

Казалось бы — что говорить об этом?

Но видится и слышится одно:

Турецкий ветер с моря-океана

О стекла бьет и на сердце темно

От затемненных окон Еревана.

6. X.57

СОН НА РАССВЕТЕ

Какие-то ходы и переходы,

И тягостное чувство несвободы,

И деревянный низенький помост.

Как на погосте, он открыт и прост,

Но это — стол, на нем вино и свечи,

А за столом — мои отец и мать.

Их нет в живых. Я рада этой встрече,

Я их прошу меня с собою взять

Или побыть со мною хоть недолго,

Чтоб Новый год мы встретили втроем.

Я что-то им толкую втихомолку,

Они молчат. Мы пьем. Нет, мы не пьем.

Вино как кровь. Нетронуты бокалы.

А у моих родимых небывалый —

Такой недвижный и спокойный взгляд.

Да полно, на меня ль они глядят?

Нет, сквозь меня. О нет, куда-то мимо.

А может статься, я для них незрима?

И что это? Настал ли Новый год

И при свечах втроем его встречаем,

Иль только близится его приход, —