Избранное - [84]

Милица Петра Радойковича».

Зорке письмо это ничего не объяснило. После первого чтения оно оставляло какой-то неприятный, мутный осадок. А перечитав его вновь, Зорка нашла лицемерным весь его тон, и чем больше она его читала, тем чаще спотыкалась на отдельных словах и выражениях, почти за каждой строкой видя расставленные ловушки и силки. Смятение, которое в последнее время охватило ее душу, преданную скорби гордого страдания, приобретало все более ясный облик страха, ревности и ненависти. Кто она, эта женщина? Какие у нее права на верность этой памяти? Выяснив, что таинственная дама, каждую неделю оставлявшая на его, — собственно, на ее — могиле цветы, замужем, причем вышла она замуж за коммерсанта всего два года назад, Зорка пришла в ужас — ей увиделось в этом святотатство, — и написала этой женщине, по ее мнению, не очень достойного поведения, высокомерное послание. Тогда ей и в голову не приходило, что, противопоставляя свое постоянство и самопожертвованность банальности поведения другой, она сравнивает глубину и подлинную близость своих отношений с покойником и свое право на верность его памяти с отношениями и правами другой женщины. И вот теперь это сдержанное письмо навело ее на размышления не только о той женщине и покойном женихе, об их странной мимолетной встрече, но, что гораздо хуже, о себе самой, о своей любви, о своем обручении и об истинном смысле своей жертвы. У нее недоставало мужества дойти до конца и признаться себе в том, что все, чему посвятила она свою жизнь, не более как пустой самообман. Но все же сомнение и страх, проникнув в нее, потрясли основы той капеллы, в которую она себя замуровала. И она вскочила с колен, не в силах более оставаться распростертой ниц перед лампадой своего идола. Она должна была выйти из дому, найти эту женщину и еще раз объясниться с ней. Она смутно догадывалась, что встреча с ней может оказаться гибельной, роковой для нее, но неизвестность была тяжелее.

Маленькая, тоненькая, смуглая Зора была средней дочерью старого отставного полковника. Это была хорошая, гордая и бедная семья. Девочка, болезненная с рождения и выхоженная благодаря неустанной родительской опеке и неисчислимым материальным затратам, выросла в обществе взрослых, не зная настоящего детства, игр и игрушек, и проводила время в четырех стенах, читая книги и мечтая. Избалованная домашними, но сама не склонная к ласкам, молчаливая, с угловатыми движениями и глухим голосом, при малейшем волнении терявшим уверенность и срывавшимся на звенящей высоте от перехватившей горло судороги, лишенная женственной грации и умения прихорашиваться, но вдумчивая и самоуглубленная, она все это знала про себя и жила в вечном страхе показаться смешной и неестественной, и поэтому производила впечатление скрытного, замкнутого и едва ли не коварного существа. Никто не проявлял к ней ни особого тепла, ни нежности, в том числе и родные сестры, хотя все отдавали должное ее уму и серьезности. Даже в собственном доме ее как бы и не считали за девушку, будущую невесту. Никого не заботило ее физическое развитие, коль скоро это не имело прямого отношения к состоянию ее здоровья. Что же касается ее девичества, ее внешности, красоты и привлекательности, то об этом даже ее родная мать не думала. Ее замужество никого не беспокоило. Ее приданым будет диплом, и, следовательно, жениться на ней может только какой-нибудь исключительный юноша. Стесняясь ее, сестры скрывали от нее свои невинные амурные проказы и никогда не интересовались ее сердечными тайнами. И даже если ей порой случалось оживиться, поддержать веселый разговор, рассмеяться, и это не меняло напряженной атмосферы дома. Было что-то странное и жалкое в ее сдавленном, отрывистом и тусклом смехе. Чересчур короткая верхняя губка, кривясь, вздергивалась при этом вверх, глубокие складки по обеим сторонам тонкого рта обнажали крутую дугу чудесных, плотных, смотрящих внутрь зубов, что делало ее смех натянутым и неестественным. Все тогда невольно переглядывались в изумлении: «А очень даже недурна эта наша Зорка! Жаль ее!» И правда, в эти редкие мгновения радостного оживления не только зубы ее сверкали белизной, но и светились глубоким черным огнем ее совершенно черные огромные глаза под длинными ресницами. Однако прекрасные блестящие глаза тоже наводили на мрачные мысли то ли из-за темных кругов под ними, то ли из-за их аспидной черноты, в которой не различались зрачки, а может быть, и из-за ее черных бровей, сросшихся в одну сплошную, прямую и строгую линию.

Покойный Момир Драгович появился у них в доме еще будучи воспитанником военного училища, на правах какого-то старинного отдаленного родства. Незаметный, щуплый, белесый юноша с большим висячим носом, низким лбом и узкими щелками маленьких глаз, по-провинциальному неловкий и робкий, молчаливый и серьезный, он по заведенному обычаю проводил в обществе Зоры этот традиционный воскресный час за разговором о школе, о гимназии и о военных обязанностях. Предоставленные друг другу, они оба дорожили своими встречами. Так длилось годами без всяких перемен, и если в редкие мгновенья общего подъема настроения домашние и позволяли себе отпустить шутливый и благодушный намек в адрес этой парочки, то ни у кого не возникало даже мысли о том, что небрежно брошенное замечание может возбудить в душе Зоры какой-нибудь отклик.