Избранное - [73]
— Павле, ты иди к церкви. Там должен быть вахмистр Латас с двумя парнями. Доложи ему о нашем прибытии и тотчас все идите к школе. Понятно! Ферштейн?
— Слушаюсь! — Пая откозырял и направился к церкви, в то время как фельдфебель повернул в сторону села, которое раскинулось значительно правее, у подножия желтой горы.
На площади возле церкви стоял стол, и за ним сидели священник, учитель, здоровенный рыжий общинный староста и председатель общины. Чуть поодаль на стульях восседали жандармы, зажав между колен винтовки. Вокруг стола стояло человек двенадцать крестьян. Все были заняты назначением новой учительницы и предстоящим собранием общины. Увидев жандарма, который, представившись местному унтеру, отозвал его в сторону, люди за столом начали тревожно переглядываться, священник побледнел, а учитель принялся нервно покусывать ноготь на указательном пальце.
Пошептавшись с Паей, унтер нахмурился и приказал своим парням отправляться вместе с Недучином.
Поднялся священник:
— Ну, слава богу, люди, мы окончили наши дела, теперь с богом можно спокойно разойтись.
Крестьяне уже было хотели разойтись, но дорогу им важно преградил унтер:
— Нет, нет, побудьте пока здесь, оставайтесь все на своих местах.
— Что такое?
— Хочу, чтоб вы были у меня на глазах. Думали провести нас, заговаривали нам зубы, а тем временем ваши там назначали, кому поджигать!
— Да что вы, господин вахмистр, мы люди мирные, отпустите нас по домам!
— Нет, нет, нельзя уходить, назад!
Пока продолжались эти объяснения, трое жандармов уже догнали Раде Будака. Расставив их возле здания школы, он вошел во двор и осмотрелся. Из маленькой дверцы учительской квартиры высунулась взлохмаченная детская головенка и тотчас же в страхе исчезла. Фельдфебель сначала хотел войти туда, но, видимо, передумал и, подскочив к окну, заглянул в классную комнату. Там было красно от крестьянских тюрбанов. Взбежав по ступенькам, он ударил прикладом в дверь и закричал:
— Открывай! Именем закона приказываю — открывай!
Дверь медленно открылась, и фельдфебель вошел.
Длинная и низкая полутемная комната была полным-полна крестьян. Их было не меньше сотни. Одни стояли, другие кое-как устроились на кафедре и на партах. Тяжелый запах пота, овчин и кислой капусты мешался с едким запахом карболки, чернил и тряпок. Царила мертвая тишина. Очевидно, крестьяне еще из окна увидели бегущего жандарма. Среди напряженного молчания раздались голоса:
— Добрый день, господин вахмистр!
Фельдфебель не отвечал. Он медленно обвел взглядом всех собравшихся, и вдруг его взгляд остановился на плечистом и румяном крестьянине, который возвышался над всеми, чисто одетый, в щеголевато надвинутом большом красном тюрбане.
— А, и ты тут, Остоя! — многозначительно и насмешливо воскликнул жандарм.
Остоя дернул свой длинный светлый ус и прищурил глаза.
— Как видите, тут.
— Ну, раз ты тут, то вы, поди, не молитвы читаете. Никто не улыбнулся.
— Чего собрались, как на съезд какой?
Остоя поправил тюрбан на голове, взглянул на свои опанки и посмотрел прямо в глаза жандарму.
— Собрались мы здесь, в этом нашем общем, православном доме, чтобы, как людям полагается, поговорить о наших крестьянских бедах. И вот порешили мы идти к высоким властям, подать нижайшую просьбу самому премилостивому цесарю — не уменьшит ли он нам налоги, чтобы не расплачиваться нам за нашу же родную землю кровавым потом, не гнуть спины на турецких бездельников и дураков да на бешеных мадьяр, чтоб им было потом что проматывать.
Фельдфебель выслушал его, не моргнув глазом.
— Ну что, кончил? А теперь выходи, выходи, я тебе говорю! И Ристо из Котораца, и Илия с Илиджи, и Васо из Сараевского Поля, и вон те — как вас там — ты, ты, что дурачком-то прикидываешься! Вот ты, белобрысый из Бутмира, а, Стева Деспа, да, да, и ты. А ну, выходите все. Пойдете со мной к начальнику. Вы главари. А остальным немедленно разойтись! Все по домам, а в семь часов, когда патрули будут ходить, чтоб каждый в окошко свою морду показал. А то всех в кутузку запрячу!.. Выходи, выходи, что стали? Будто не знаете, что запрещено собираться без дозволения! Давай, давай, двигай!
Схватив Остою за локоть и подталкивая его вперед, он в то же время винтовкой придерживал позади себя других. Оправившись от замешательства, крестьяне начали приходить в себя и уже переговаривались о чем-то взглядами. Когда фельдфебель протолкался наконец вместе с Остоей к выходу, толпа вдруг, словно очнувшись, подалась вперед, налегая на дверь.
— Назад! Пусть сперва эти пройдут, остальным подождать.
— И мы с ними! Веди и нас к начальнику! Они не больше нас виноваты. Все вместе пойдем!
— Назад! Назад!
Но фельдфебель кричал напрасно. Толпа пришла в движение и уже без особых усилий медленно потекла вслед за ним. Когда Будак вытолкал Остою, из дома высыпали и все остальные, словно возглавляемые этой пятеркой.
Весть о приходе жандармов молниеносно облетела село, будто пламя на ветру, охватывающее одну соломенную кровлю за другой, и трое жандармов, оставленных возле школы, с трудом удерживали женщин, детей и стариков, неистово рвавшихся на школьный двор. Как огонь, который сначала долго тлеет на чердаке подожженного дома, но как только прожжет крышу и вырвется наружу, вспыхивает ярким пламенем, так и люди, очутившись на воле, на залитом солнцем дворе, заволновались. Опьяненные видом родных зеленых лугов, желтеющих нив и голубоватой, подернутой дымкой линии далеких гор, они сразу же загалдели:
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.