Избранное - [20]
В той же избе сегодня. К у з ь м а, М и х а с ь, Н а д е ж д а, а также В а л ь т е р, Б е р т а, Х а й н ц и Ф р и ц. Притихли «туристы». Пауза затягивается. Только Берта односложно и на протяжении всей сцены повторяет «майн гот». То ли она сошла с ума, то ли симулирует сумасшествие.
М и х а с ь. Вот почему, господа фашисты, вам не надо искать своих могил на нашей земле. Если бы мы сохраняли могилы тех, кто приходил к нам с мечом…
К у з ь м а. Хлеба не было бы где сеять.
В а л ь т е р. Не судите, да не судимы будете.
М и х а с ь. Мы судили фашизм в сорок первом! Мы судили его в сорок пятом! Мы и сегодня судим его.
Н а д е ж д а. И судить будем, пока он жив, пока его жало не оторвано вместе с головой.
М и х а с ь. А в тот день оберабшнитсфюрер Вальтер фон Кругер умертвил (смотрит на Хайнца и Фрица) не только ваших отцов. Погибли мои мать, отец. Две пули при «обмене» достались мне. А впереди была еще вся война. Более тысячи дней нас жгли, расстреливали, вешали, морили голодом, вывозили на каторгу. С упорством вампиров нас обескровливали, чтобы потом убить, убить всех, убить навсегда. За три года мы умирали более двух миллионов раз. В борьбе с фашизмом отдал жизнь каждый второй воин моей республики.
Ф р и ц. Ваши убивали наших, наши убивали ваших.
М и х а с ь. Ваши убивали наших в нашем доме. Не улавливаете разницы?
В а л ь т е р. Жертвами партизанского бандитизма только в Белоруссии пало полмиллиона наших соотечественников.
М и х а с ь. Точнее — фашистских солдат и офицеров.
К у з ь м а. По одному на каждого партизана, а как же?!
В а л ь т е р. Стоило ли идти на такие обоюдные жертвы?..
М и х а с ь. Капитуляцию вы предлагали нам в сорок первом. Так стоит ли возвращаться к ней после вашей капитуляции в сорок пятом? И вообще, стоит ли вести себя сегодня так, вроде мы снова находимся в состоянии войны?
Ф р и ц. Война между фашизмом и коммунизмом не прекращалась ни на один день, ни на один час. И, между прочим, крестовый поход начался.
Х а й н ц. Прекрати, Фриц!
К у з ь м а. В психическую пошел. На испуг берет, сука!..
М и х а с ь. Спокойно, отец!
К у з ь м а. Спокойно?! А я вот сейчас выведу их за тот хлев да и… как они наших некогда…
М и х а с ь. Спокойно!
К у з ь м а. Всё гады забыли и ничему не научились! Ничему!
В а л ь т е р (начинает задыхаться). Воды! Воды!
Ф р и ц. Воды!
Все стоят не шелохнувшись. Ф р и ц выбегает и возвращается с кружкой воды. Вальтер тянется к ней. Хайнц бьет Фрица по руке. Кружка падает на пол.
Б е р т а. Майн гот… Майн гот…
З а н а в е с.
1983
СОЛЬ
Драма в двух действиях
ИГНАТ КРИВИЧ, 75 лет.
АННА, его жена, 70 лет.
ИВАН, сын Игната, 55 лет.
ИРИНА, жена Ивана, 40 лет.
ФЕДОР МАКСИМОВИЧ, 60 лет.
ХОЗЯИНОВ, 45 лет.
ТРОЯН, 40 лет.
НИКОНОВ, 30 лет.
СЕМЕНОВ, 50 лет.
МУХИНА, 50 лет.
БОЛОТИН, 30 лет.
ШАШЕЛЬ, 30 лет.
КОЛУН-КОРОЛЕВИЧ, 35 лет.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Просторный крестьянский дом. У левой стены — довоенный диван с высокой спинкой, но с яркой современной обивкой. Над диваном — небольшое зеркало. По одну сторону от него в рамке — увеличенная фотография двух девочек лет четырнадцати, по другую — в такой же рамке фотографии трех молодых крестьянок. Стена справа увешана рамками с одиночными и групповыми фотографиями красноармейцев, парней и мужчин в партизанских одеждах, женщин, девушек, подростков и детей. Несколько рамок без фотографий, но с подписями фамилий по белому полю. В середине этой галереи — плакат «Родина-мать зовет!» и второй, партизанский, «Смерть немецким оккупантам!». У стен — крепкие табуреты, широкая лавка, полка для посуды, завешанная ситцевой занавеской в ромашках. Входит И р и н а и накрывает белой скатертью длинный дощатый стол. Берет с полки граненые маленькие стаканчики и расставляет их по краям стола. Кашель не дает ей покоя. Слышен шум подъехавшей машины. Входит взволнованный И в а н. Швырнув на диван папку с бумагами, пытается закурить сигарету, но спички ломаются в дрожащих пальцах.
И в а н. Все! Больше не могу… Все!
И р и н а (незаметно наблюдая за ним). Опять что-то случилось?
И в а н (взрывается). Случилось?! Нет, это не случайность! Это все по системе!
И р и н а (обезоруживающе спокойно). Ну а шуметь зачем?
И в а н. Шуметь?! Тут завыть впору!
И р и н а (улыбаясь). Злоупотребления властью — были, пьянки — были, в браконьерстве обвинялся… А что на этот раз?
И в а н (с жалкой улыбкой). Сожительство с секретаршей…
И р и н а. Бог тебя знает. Седина в голову — бес в ребро…
И в а н. С ума можно сойти, свихнуться — шестая комиссия за четыре месяца! И хоть бы кто-нибудь вначале следствие провел, а потом уже обвинениями швырялся!.. Нет! Где уж нам такая роскошь?! И что удивительно: я, председатель райисполкома, народный депутат, съежившись перед проверяльщиком, как кролик перед удавом, начинаю опровергать чушь собачью. Доказываю, доказываю, доказываю, что не верблюд, не вор, не лиходей. А теперь вот еще и не бабник…
И р и н а (садится рядом с Иваном). Успокойся, бабник. (Приглаживает ему взлохмаченные волосы, покашливает.)
И в а н (чуть успокоившись). А может, в самом деле по бабам мотануть?.. Оправдать доверие товарищей.