Избранное - [17]
(Судьям.) Председателя промеж себя назначьте. А ты, Надежда, протокол писать будешь. (Передает ей полевую сумку.) Тут бумага и карандаши. А я за подсудимыми пошел. (Уходит.)
Кузьма, Катерина и Иванов садятся на поваленное дерево. Надейка устраивается у пенька, вынимает из сумки черную тетрадь, карандаши. Кузьма занимает председательское место. Появляются К л а у с, без мундира, и Д и т р и х со связанными за спиной руками. За ними идет М а к с и м с топором в одной руке и мундиром в другой. Одни из присутствующих отходят подальше от убийц, другие приближаются, чтобы рассмотреть.
К у з ь м а. Развяжи их, Максим.
К а т е р и н а. А как сбегут?
М а к с и м (разрезая веревку топором). От меня если и сбегут, то на тот свет. (Бросает Клаусу мундир.) Прикрой наготу, боров.
Клаус одевается. К нему подходит Полина. Устанавливается мертвая тишина. Женщина долго и внимательно рассматривает палача. Клаус не выдерживает взгляда Полины, отворачивается. Тогда она подходит к Дитриху. Тот смотрит на нее молящим взглядом, но мать возвращается к односельчанам.
К у з ь м а (Клаусу). Подойди ближе и отвечай как на духу. (Дитриху.) А с тобой, иуда, особый разговор.
Максим подталкивает Клауса ближе к судьям.
К у з ь м а. Кто ты есть по фамилии и как зовут?
Клаус презрительно ухмыляется и молчит.
К у з ь м а. Когда и где родился? Где крестился… можешь не отвечать — все одно креста на тебе нет!
Клаус молчит.
А вот откуда свалился на наши головы — отвечай!
Клаус молчит.
В каких чинах будешь… и что успел натворить на земле нашей?
Клаус продолжает молчать.
(Односельчанам.) Молчит, сучий сын!!
К а т е р и н а. А что ему говорить? Все, что успел, сказал уже… и в лагере, и в деревне, и с Василинкой…
М а к с и м. Не разговорчив… А вот писал со смаком. Достань мне, Надежда, вторую черную тетрадь.
Надейка достает из сумки тетрадь и передает Максиму.
Все отметил, что натворил. И числа проставил… (Присутствующим.) Между его строчек Надежда по-нашему прописала. Так я вам и зачитаю. (Читает.) «Двадцать первое июня. Мы в Модлине. Разместились в еврейском квартале. Когда видишь этот сброд, охота потянуть за курок. Ну, погодите, мы еще доберемся до вас!» Это еще о Польше. А вот он уже на нашей земле. «Двадцать пятое июня. Проходя через Слоним, принял участие в очистке магазинов и квартир. Двадцать восьмое июня. Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцов мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь, слезы и много трупов. Никакой жалости мы не ощущали. Пятое июля. В десять часов мы были в Клецке. Сразу же пошли на поиск добычи. Взламывали двери топорами, ломами. Всех, кого находили в домах, приканчивали. Кто действовал пистолетом, кто винтовкой, а кто штыком и прикладом. Я отдаю предпочтение пистолету…».
К у з ь м а (опешив от услышанного, смотрит на Клауса). Как же тебя земля носила? Какая же утроба тебя выродила?! В твоих же бельмах, упырь ты ненасытный, смерть одна да злоба лютая…
К л а у с (истерично, задыхаясь от злобы). Да! Да! Да!!! Мы — ваша смерть! Жестокая, беспощадная, тотальная смерть! Вы еще узнаете СС в настоящей работе. Живые из вас позавидуют мертвым!
К у з ь м а. Отгавкался, а теперь помолчи! Именем Советской власти… (подбирает слова) и села нашего, именем земли и народа (осматривает присутствующих): Марьиным именем, Полининым, Дарьиным, Захаровым, Сергеевым, Настасьиным, Максимовым, Христининым, Любиным, Зоськиным, именем тех, кто загублен и в Польше, и в Слониме, и в Мире, и в Столбцах, и в Клецке, и в Барановичах, и в лагере пленных… Всех и не перечислишь… Людоеда Гитлера и его помогатых, генерала Вальтера Кругера, женку его, Берту Кругерову, душегуба Клауса Кругера…
Вперед выходит Полина, смотрит на Дитриха.
П о л и н а (после паузы). И сына нашего… бывшего…
М а к с и м. Оборотня Дитриха…
Д и т р и х. Мама…
М а к с и м. Я говорил: у нашей войны пощады не будет.
К у з ь м а. …и оборотня Дитриха приговорить к высшей мере наказания — смерти через повешение… Что касается Клауса Кругера и Дитриха Шварцмана, приговоры привести в исполнение неотложно. Сейчас. Тьфу, растуды твою… дал черт работу!
М а к с и м (бросает веревку Клаусу, а потом Дитриху). Сами пущай в петлю лезут. Нема у нас кому эту работу делать.
К л а у с. Я — офицер! Я могу быть только расстрелян!
М а к с и м. Ты не офицер. Ты ублюдок, палач, насильник.
Сцена затемняется.
Изба. Б е р т а лежит в кресле с компрессом на голове. В а л ь т е р ходит из угла в угол.
Б е р т а. Это ты! Ты убил моего мальчика! Будь проклят тот день, когда я тебя встретила! Гросфатер Хайнц был прав, называя тебя идиотом, который далеко пойдет. Мой мальчик..
В а л ь т е р (срывается на истерику). Умолкни, иначе останешься здесь вместе со своим мальчиком!
Б е р т а. Мой мальчик рвался на фронт. А ты не пустил его.
В а л ь т е р. Твой мальчик не воин, не солдат. Он недоносок! Павиан! Альфонс! Сутенер! Весь ваш подлый род — сексуальные маньяки. Он думал, что ему здесь Париж…
Б е р т а (вскакивает). Не смей! Не смей порочить моего мальчика! Пощади хоть мертвого! (Рыдает.)