Избранное - [36]

— Что вы плачете, ребе? — спрашивают его испуганные дети.

Но он не отвечает. Отвернется к стене, и дети слышат, что он продолжает плакать.

Иногда он подходит к платяному шкафу, который остался у него от всего хозяйства, откроет его, станет и смотрит, смотрит, точно какой-нибудь богач, который обдумывает, какой ему надеть сюртук — атласный или шелковый. А там, в шкафу, клянусь вам честью, кроме нескольких ее тряпок, которые никто не хочет купить, ровным счетом ничего нет.

В городке у нас, как водится, у каждого свои дела, свои заботы. Но я решил позаботиться о нем. Как раз я впервые тогда овдовел.

Я уже говорил вам, что во второй жене я обманулся. Она, не про вас будь сказано, без конца болела, пока не сошла в могилу. И я вынужден был подумать о новой жене. Ведь у меня были тогда, как говорится, «мои, ее и наши дети». Ну, а что может поделать мужчина с детьми? Скажите сами! Что? Грудь давать? Укачивать? Обмывать, кормить? Конечно, мне было очень тяжело, и о Мойшеле некогда было думать. Но я, слава богу, не какой-нибудь недотепа, пораскинул мозгами и женился в третий раз на моей третьей жене, которая, не про нас будь сказано, скончалась совсем недавно. Была она у меня ловкая, умелая, прямо-таки находка для корчмы, а к тому ж не рожала детей.

Но что же сотворил господь? Простудилась она прямо среди лета, в разгар июня, окунаясь в микве, и заболела воспалением легких. Потратил я на нее кучу денег, а она все равно умерла… Итак, на чем же я остановился?.. Да, я женился в третий раз. Как только я передал ей корчму и увидел, что тут есть на кого положиться, — я сразу же стал думать о Мойшеле.

— Ты должен жениться! — говорю ему. — Помрешь у меня, а женишься!..

Но он послушал меня… как нашего раввина. «Ах, вот как? — думаю. — Погоди же!» Сговорился я с горожанами, и они для виду забрали у него своих детей. Конец хедеру! Ему твердят: «Учитель обязан иметь жену!» — а Мойшеле — ни в какую! Без учеников — пускай без учеников!

Погуливает себе за городом, валяется на травке у реки. Что ему? Проголодается — придет в город, добудет кусок хлеба, омоет руки и поест; затем помолится и айда туда же. Я уж думал, ничего из моей затеи не выйдет. Но на третий день наш Мойшеле явился в синагогу: он согласен жениться. Может, думаете, он взялся за ум, понял, что человек без жены — ни рыба ни мясо? Боже сохрани! Он соскучился по хедеру, ему недостает ребят.

Ну, что ж, пусть от черта, лишь бы к жизни! Дает руку, клянется жениться. Мне поручают подыскать ему пару, и возвращают ему учеников.

И что ж вы думаете? Взялся я за дело, и все закипело у меня в руках. Ничего не скажешь, видать и бог помог. Как раз подвернулась прекрасная партия. До того мне самому ее предлагали, но сват, да сотрется память о нем, заморочил мне голову. Представьте, не женщина — клад, золотое дно: вдова, процентщица, ссужает деньги под заклад да такая боевая — все дела в голове ведет, и всегда не в обиду себе. Ни на волосок не ошибется. И она его желала, — такое уж у него счастье! Думал я собрать немного денег, чтобы приодеть его, хоть штраймл купить, талескотн; но она сказала, что ей это не нужно, и дает четвертную. Одели мы его, нарядили прямо-таки по-царски. Все добыли: штраймл, ботинки, чулки, два талескотна, две или три пары штанов. А там, без долгих церемоний, свадьбу сыграли. И мой Мойшеле уже блистает под венчальным балдахином, точно вельможа. Но что это? Сумасбродное лицо его кривится, будто он терпит родовые схватки, губы шевелятся, словно он читает заговор от сглаза; глаза дико сверкают… Действительно, помешанный!

А тут накатилось еще новое сумасбродство. Перво-наперво женщина потребовала, чтобы он бросил хедер. Она зарабатывает, наверно, десять рублей в неделю. Очень ей это нужно! К чему? Зачем? Что ж, сиди над своими фолиантами и купайся в молоке да меде! Но нет, он не хочет. Он должен учительствовать, он привык к детям и не может без них жить. «У тебя же будут свои дети!» Все равно ему нужно иметь занятие!

Ну, шут с тобой! Возись со своим занятием! Но тут он вновь уходит в себя, ни с кем не разговаривает; оживляется только, когда учит детей. А для взрослых у него осталось лишь два слова: «Не то!» Что за «не то»? почему «не то»? — никто не поймет.

Несчастная женщина жизни своей не жалела, все старалась ради него: жарила, парила, подавала к столу самое лучшее, а он поднимет на нее глаза, поглядит, точно первый раз видит, затем, тяжко вздохнув, скажет: «Не то! Совсем не то!»

Вечерами он иной раз задерживался в синагоге, но не молился, не изучал талмуд, а просто так сидел перед пюпитром или шагал из угла в угол. Кто-нибудь, засидевшись в синагоге, из жалости звал его с собой: «Мойшеле, идешь?» Но он не отвечал. «Почему ты не идешь домой?» Молчание. Тогда ему клали руку на плечо и встряхивали. Он вскакивал, точно пробудившись от летаргического сна, и произносил: «Совсем не то!»

Скверно! Бедная женщина покоя не давала мне. Да ведь и в самом деле я подвел ее, я во всем виноват.

У меня сердце болело. Несчастная истратила столько денег, а получила… «совсем не то». Но чем я мог ей помочь? Советую заманить его к рабби. Договорились — на Новый год. В Новый год у него больше народу прямо валом валит, — значит, и чудотворная сила будет больше. Но перед самым Новым годом случилась одна история. Однажды вечером жена просит Мойше выйти на улицу и закрыть ставни — она не хочет есть с ним за одним столом при открытых окнах. Она взяла в руки штырек, а Мойше вышел, вздыхая и приговаривая на ходу: «Совсем не то!» Он припер ставни, она закрепила болт. Но вот обратно в дом Мойше уже не вернулся — исчез!