Избранное - [157]

Говорят, влиятельные лица долины во главе с лесовладельцем сначала категорически воспротивились проведению праздника духов: как-никак праздник являлся наглядным свидетельством их беспомощности, раз уж было решено обратиться за поддержкой к высшей силе. А кому охота признавать себя несостоятельным и выставлять напоказ скрытую в глубине души неуверенность? Но теперь обстоятельства изменились, и главы общины сами настаивали на устройстве праздника в начале весны. По словам женщин, рассказывавших об этом совершенно спокойно и даже весело — ибо они были на крайней ступени нищеты и ничто уже не могло ухудшить их положения, — наши заправилы понесли огромные убытки в результате спекуляции на бирже. Они имели глупость последовать совету корейца, владельца универсама, некоронованного короля нашей долины, и покупали самые неустойчивые акции, связываясь по телефону с Осакой. Поначалу некоторые из них неплохо заработали, но чем больше они заработали, тем глубже оказались раны, полученные ими после резкого падения цен на бирже прошлой зимой. Сам-то «король» не разорился, прекратив играть за день до начала паники, и кое-кто усматривал в этом месть корейцев, которых насильственно пригнали во время войны в наши края и принудили работать в страшных условиях. К счастью, никто из пострадавших не покончил самоубийством, но, как сказали женщины, «кое-кто из старичков ума решился». Впрочем, нельзя полностью верить этим словам, поскольку ненависть крестьян к влиятельным и богатым людям до того велика, что стоит кому-нибудь из богачей прослезиться, как его тут же запишут в сумасшедшие. Короче говоря, наши заправилы, претерпев жестокий удар судьбы, решили как можно скорее, в самом начале весны, устроить праздник духов и очиститься от всех напастей.

Праздник состоялся, и во время этого праздника произошли трагические события… Но прежде чем приступить к их описанию, необходимо рассказать о странном поведении отшельника Гия, начиная с похорон Дзин и вплоть до самого праздника. Каждый день он появлялся в поселке и оглашал долину своими воплями — поистине то был глас вопиющего в пустыне — о гибели городов и возрождении леса. Вероятно, эти фантастические проповеди, которые я впервые услышал от него на дороге, были выражением его взглядов на современную цивилизацию, но злые языки утверждали, что Гий просто-напросто озлобился и теперь решил докучать жителям долины всеми доступными средствами. Старик действительно был обижен: его не посадили к общему столу на поминках по несчастной толстухе Дзин, а, по обычаю, угостили объедками, но Гий, очевидно, уже тогда возомнивший себя новым пророком, гордо отказался, и для него начались тяжелые дни — дни самого настоящего голода. И теперь, голодный, пылающий ненавистью ко всему человечеству, он жутким голосом вещал свои прорицания, походя, скорее, не на ясновидца, призванного спасти род людской от ядерной чумы, а на самого демона атомного века.

…Все, все, кто хочет выжить в атомный век,

бегите из городов и деревень,

бегите в лес.

прячьтесь среди деревьев!

Вы сольетесь с лесом

и станете частицей возрожденной мощи леса!..

Не стану подробно распространяться о празднике духов, этом торжественном, освященном традицией действе, когда души тех, кто некогда навлек на долину беду или был при жизни отъявленным мятежником и злодеем, выходят под звуки барабана из леса, — ты и сам прекрасно помнишь, как это все происходит, — остановлюсь лишь на некоторых особенностях последнего праздника. Вереницу духов, хорошо знакомых обитателям долины, дополняли две новые фигуры: дух в красной маске, густо утыканной на месте глаз гвоздями, — дух твоего младшего брата, разрядившего себе в лицо дробовик, и еще один — дух леса, который в ярости мчался за процессией, не смея примкнуть к торжественному шествию, потому что его бы сразу прогнали. Духом леса был отшельник Гий.

Именно отшельник Гий, хоть он и не был официальным участником, являлся самым любопытным персонажем праздника. Дети таращили на него глаза и не отставали ни на шаг. Отшельник Гий вырядился на редкость причудливо и комично, да еще выкрикивая свою безумную проповедь, ни секунды не стоял на месте, а носился с бешеной скоростью, очевидно, с целью наглядно продемонстрировать вселившуюся в него энергию атома, «источаемую возрожденным лесом».

Изображая дух леса, он, естественно, хотел украситься ветвями и листьями, но свежие зеленые побеги еще не появились, а ветви хвойных деревьев, наверно, оказались слишком тяжелыми для старика, и Гий облачился в наряд из сухих веток кустарников и остатков почерневшей прошлогодней листвы. В этом костюме он походил на большого грязного ежа или на комок сухой травы, наподобие тех, которые скатывают некоторые жуки, только огромных размеров. Из этого комка торчали лишь тонкие жилистые ноги и одна рука, в которой была зажата заостренная бамбуковая палка. Если бы не голос, доносившийся откуда-то из глубины этого вороха и в тысячный раз произносивший всем известную проповедь, никому бы и не догадаться, кто изображает лесного духа.

Праздничная процессия, продолжая отвергать этого безумного духа, направилась к месту вашей усадьбы. И как в былые времена, духи спустились в каменный подвал, разожгли там костер и закружились вокруг него в пляске. И огонь и пляска были как нельзя более кстати — весна еще не вступила в свои права, порывистый колючий ветер пронизывал насквозь. Потом участники праздника прошли в дом и уселись за стол. Бедняга Гий не был допущен ни к ритуальному танцу, ни к праздничной трапезе — правда, я сомневаюсь, что ему удалось бы пролезть в своем громоздком облачении сквозь раздвинутые сёдзи, — и потому, разгневанный, обиженный, жующий на ходу моти, завернутую в бамбуковый лист, он заметался по галерее. Прочие зрители спокойно наблюдали за всем происходящим, и лишь один Гий не находил себе места. Он заглядывал в гостиную, выкрикивал реплики по поводу выступлений других духов, а потом направился к каменному подвалу и вместе с детьми и взрослыми, ожидавшими продолжения празднества, стал подбрасывать ветки в ярко пылавший костер.