Избранное - [116]

— И теперь никак не договорятся, что делать полицейскому управлению?

— Нужно держать в секрете, что мы перехватываем их радиопереговоры, — сказал Тамакити, к которому снова вернулось необычайное спокойствие. — Первая моя пуля угодила, оказывается, в командира, находившегося в полицейской машине. Вместо лобового стекла тут же вставили щит, так что попал я в водителя или нет, не знаю. Больше всего их взбесило, что я попал в командира, если бы в рядового, наверно, так не злились бы. Чудно!

— В общем, разозлились, — бесстрастно сказал Радист, и эта бесстрастность больше сказала Исана о том, как взбешены полицейские, чем слова Такаки и Тамакити. Перед его мысленным взором за белой дымовой завесой возникло огромное скопище взбешенных полицейских, запрудивших всю заболоченную низину. И он вдруг отчетливо ощутил себя жалкой марионеткой, готовой к насилию, — такими видит их разгоряченная полиция. Отвратительное тело, начиненное насилием. Да, это действительно я, сказал себе Исана. А ведь он вроде бы не совершал никакого насилия, разве что скручивал проволоку, торчавшую из обломков железобетонных балок…

— Чем слушать болтовню радиорепортеров о том, как нас окружают, лучше поймать на УКВ телевизионную передачу — тогда можно понять обстановку в целом. Нужно только мысленно представить себе поле боя с нашим убежищем посередине, — сказал Радист. — Когда радиорепортер сталкивается с тем, о чем запрещено сообщать, он путается и мелет невесть что. Диктор же телевидения комментирует только происходящее на экране.

— Может, включим? — сказал Такаки.

— Только негромко, — смущенно, но твердо сказал Радист. — А то не по себе становится.

— Убили первым же выстрелом? — допытывался Тамакити.

— Сказали, что убит командир. Пуля попала в правый глаз и вышла через затылок. Смерть наступила мгновенно, — сказал Радист.

— То-то они взбесились, — сказал Тамакити. — Не сообщают, на какое расстояние они подошли? Когда я стрелял, полицейская машина стояла метрах в семидесяти-восьмидесяти.

— По телевизору сообщают, что машина осталась на прежнем месте.

— И не движется к убежищу?

— Диктор не говорит, он держится очень нервозно. Наверно, стоит на месте.

— Они просто боятся ближе, — сказал Такаки. — Теперь выроют вокруг полицейских машин окоп, обложат его мешками с песком. И начнут через громкоговоритель убеждать нас сдаться. Перед штурмом.

— Сообщив об убийстве полицейского, они официально заявили, что мы забаррикадировались в убежище, захватив заложников, — сказал Радист. — Значит, коротковолновики приняли наше сообщение и передали его прессе и телевидению. Полиции пришлось официально объявить о нем. …Говорят о вас и Дзине, но вас называют каким-то другим именем.

— Ооки Исана — это имя, которое я выбрал себе сам…

— Я сначала подумал, что они намеренно называют вас вымышленным именем. Потом решил, что произошла ошибка. Теперь все понятно, — сказал Радист. — Полиция сообщила, что у нас дюжина гранат.

— Нам это на руку, верно? — сказал Такаки. — Кто решится нас атаковать, если мы вооружены до зубов.

— Ну они тоже не с пустыми руками пришли, — сказал Тамакити тихо, чтобы услышал один Исана.

— С глазами все в порядке? У Красномордого глаза красные, но они у него всегда такие… — спросил Доктор, поднявшись в рубку. Несмотря на дым, на бесконечные разрывы газовых пуль, никто в убежище не чувствовал рези в глазах или горле. Значит, газ не проник в помещение. — То, что бункер так плотно закупорен, — это хорошо, жаль только, не предусмотрена связь с внешним миром, — сказал Доктор. — Почему не установили телефон?

— Убежище строилось на случай атомной войны, — сказал Исана. — Когда упадет атомная бомба, кому придет в голову связываться с бункером по телефону?

— Вот оно что, — покачал головой Тамакити, и Исана понял, что он никого не убедил.

В половине одиннадцатого удары дымовых шашек и газовых пуль в стены убежища вдруг прекратились — так неожиданно прекращается проливной дождь. Белый дым, застилавший бойницы, поредел, и сквозь его клубы начали пробиваться лучи солнца. Еще не растаявшие клубы дыма засверкали чистой белизной. Тамакити, опершись прикладом автомата о колено, вытянул шею и выглянул наружу. Такаки отставил ружье в сторону.

— Противник укрепил свои позиции. Так что стрелять нет смысла, — сказал Тамакити.

— Собираются, наверно, начать переговоры, — сказал Такаки. — Одно название — переговоры, а сами потребуют: бросайте оружие, выходите и освободите пленных — в общем, чтобы перед штурмом оправдаться: сделали, мол, все возможное. Что же, посмотрим.

Все, кроме Радиста, уткнувшегося в рацию, осторожно наблюдали через бойницы.

— Что вы там делаете? — крикнул снизу Красномордый.

— Наблюдаем за противником, — крикнул в ответ Такаки.

При ярком солнечном свете, неожиданно пришедшем на смену сплошной пелене дыма, трудно было сразу охватить развернувшуюся впереди картину. Исана первым делом рассмотрел вишню. В густой ее зелени виднелись ветки со скрюченными листьями — результат обстрела противником. Исана отвел глаза от вишни — прямо перед ним, метрах в восьмидесяти, он увидел полицейскую бронированную машину. Она стояла правым боком к убежищу, утонув по брюхо в густой летней траве. Окно машины, разбитое Тамакити, было прикрыто щитом. По бокам ее стлалось нечто, напоминающее шлейф. Это в два ряда стоял частокол щитов. Аккуратно оставленные промежутки между щитами служили, видимо, бойницами. Трава вокруг была примята, а перед щитами вытоптана, там обнажилась земля. Как и предполагал Такаки, был вырыт окоп. В новоявленном троянском коне не было заметно ни живой души. Кроме полицейской машины и тянущегося от нее шлейфа щитов, в расстилавшейся ковром траве не появилось ничего нового, все было как прежде. Копошившиеся за грудами мусора на развалинах киностудии одноглазые циклопы, видимо напуганные смертью полицейского, исчезли. Не было слышно шума вертолетов, без конца круживших над убежищем, пока его застилал дым; наверно, такой именно пейзаж увидели бы оставшиеся в живых обитатели атомного убежища, если бы они вышли из него после взрыва навстречу волне радиации. И тут от