Избранное - [88]
После рождества мы еще открывали наш магазин, а я даже отправился на проспект Пожони, отнес продукты старшему брату жены. Это был мой последний путь туда, ходить по улицам, вернее, совершать такие длительные путешествия стало невозможно. Все больше и больше людей погибало от артиллерийских снарядов. На Терез кёруте валялись убитые. Их не убирали. Я видел один такой труп на углу улиц Кюрт и Кирай. Там лежал мертвый солдат, прикрытый коричневой оберточной бумагой. Бумагу слегка приподнимал ветер, видна была страшная рана: снаряд оторвал солдату руку. Я глядел на труп издали, ближе подойти не осмелился.
Жена в конце концов уступила моим настояниям и спустилась в подвал. Мы отнесли туда нашу большую железную кровать с проволочной сеткой и спали в ней вместе валетом. Первую ночь спать было очень неудобно. Может быть, потому на следующую ночь жена поднялась в квартиру дворника. Там и застиг нас взрыв бомбы, угодившей в дом. После этого мы окончательно переселились вниз.
Второго и третьего шла непрерывная бомбежка. Гудели самолеты, беспрестанно взрывались бомбы. Днем и ночью один за другим кружили над нами самолеты. Особенно страшно было третьего. Казалось, до сих пор мы просто отдыхали в подвале, а теперь настало нечто вроде апокалипсиса. Четвертого бомбежки уменьшились, а сегодня город как будто только обстреливает артиллерия.
Вчера на улице Надьмезе я видел труп голубя. Странное впечатление. Я воспринял это как некий символ всеобщности гибели. Вот и голубь. Гибнут живые существа. Никто и ничто не вырвется из кольца. Мы — обреченные на смерть пленники, если и не все, то каждый десятый. Даже из подвала не высунешь головы.
Сегодня мы поднялись в восемь утра. Быть на улице разрешается с девяти утра до пяти вечера. Сейчас мы у Г. Пришли к ней сразу после девяти. Ее квартира на первом этаже, окна выходят в узкий двор четырехэтажного дома. В обычное время здесь темно, но сейчас по сравнению с подвалом и эта комната кажется мне светлой. Я могу писать при дневном свете, сидя на стуле и положив тетрадь на подоконник.
Двор прямоугольный, вероятно, шагов двенадцать в длину, девять в ширину. Так как двор узкий, а дом высокий, комната кажется защищенной от артиллерийского обстрела. Да, теперь любое помещение оценивается именно с такой точки зрения. Но при бомбежках эта комната отнюдь не безопасна.
У Г. целый приют. Многие из жильцов дома боятся оставаться в своих квартирах на верхних этажах и спят здесь. Впрочем, окна всех квартир верхних этажей выбиты, и холод там невыносимый. Я думаю, в городе едва ли найдется целое окно. Когда, как и из чего сделают потом такое огромное количество окон? Если вообще доживем до этого.
Днем я снова пишу. Утром был сильный артиллерийский обстрел. Грохот канонады не страшен. На него не обращаешь внимания. Больше того, я рад, когда нас обстреливают, и боюсь пауз. Мысль одна: побыстрее бы кончилась осада!
Ходил смотреть на свою лавку. В доме, где она находится, разрушены две-три квартиры на третьем этаже и одна на втором, но в ней каким-то чудом держится потолок. Значит, можно предположить, что лавка моя не повреждена, и книги в ней уцелели. И если даже пойдет дождь или растает снег, вода в лавку не проникнет. В магазин, что по соседству с моей лавкой, можно войти со двора, говорят, товары в нем сохранились, оборудование не попорчено, только много пыли и мусора.
Короткий визит в тот дом, где помещается моя лавка. Все же я не полностью перешел на подвальную жизнь. Нет-нет, да и отправлюсь побродить.
Р. не осмеливается больше тянуть с поступлением на военную службу, боится неприятностей. Дело в том, что он получил повестку о призыве. Окна его квартиры разбиты. Он оклеил рамы черной бумагой и возится при свете свечи. Электричества нигде нет. Вода бывает кое-где в подвалах, иногда в квартирах на первых этажах. У нас в подвале, точнее в мастерской, она течет тонкой струйкой. Один из гостей Г. — я заглянул и к ней — вышел со мной, надеясь раздобыть воду. Он взял бутыль и кадушку, но наполнил только бутыль, наши женщины заявили, что воду надо экономить.
Люди, живущие здесь у Г., — нилашисты или, по крайней мере, симпатизируют им. (За исключением, конечно, девушки-еврейки, скрывающейся с фальшивыми документами.) Освобождения они ждут от немцев, но создавшееся из-за осады положение считают невыносимым и приходят в отчаяние. Впрочем, один господин, о котором я слышал, будто бы он член партии нилашистов, видимо, осознал что-то, принялся перестраиваться: ругает немцев.
Г. сварила обед. Продукты дали мы. На обед был вкусный паприкаш из картошки, но я даже не распробовал. Вообще ем я мало. Жена экономит запасы. С великим трудом впервые за неделю мы раздобыли хлеб. Недостаток хлеба компенсируем отчасти тем, что на завтрак едим суп с мучной заправкой, а к чаю жена жарит лепешки. Хлеб я раздобыл так: послал Карчи — он солдат и даже сейчас приходит к нам из Уйпешта — к пекарю, дав ему за это десять пенгё. Дело в том, что солдатам разрешается получать продукты без очереди. Штатские, главным образом женщины, случается, часами стоят в очереди на улице. Услышат — самолет летит, разбегаются. Стояние в очередях ужасно. Последние несколько недель приходилось простаивать за всем, сегодня уже только за хлебом: все магазины, кроме булочной, закрыты. Со мной не раз бывало: дойдешь до прилавка, а хлеб кончился.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.