Избранное - [139]
Духай заговорил опять:
— Что, если б ты попал в него, а не в бутылку? Вдруг прострелил бы ему ногу или в живот угодил?
Петур засмеялся.
— Тогда, значит, ему бы не повезло.
— Помнишь, в этой, как она там называется, корчме ты прострелил шляпу кларнетисту?
Петур отрицательно покачал головой.
— Ну, помнишь, когда мы заставили цирюльника цыган побрить на крыше?
Петур выпятил губы, нахмурил лоб.
— Кое-что припоминаю… но, чтобы я шляпу прострелил, этого не помню.
— Так ведь самое феноменальное было в том, что цирюльник брил цыган, а сам ежесекундно с ужасом поглядывал на тебя. И брил он не глядя.
Петур улыбался.
— Да, да, это помню. А потом в питейной я заставил цирюльника песни петь. Он вошел в азарт и, помнишь, здорово пел: «Еще сегодня ночью жандармской кровью распишусь…»
И он пропел песню до конца, спел обе строфы.
— Хорошая песня! Чудная! Никогда еще не слышал ее, — пролепетал Ваи-Верашек.
Духай махнул рукой.
— Старинная песня. Теперь уж ее не знают нигде, а здесь в округе я ее частенько слыхал.
— Я хотел бы выучить ее.
— Ну, вот слушай, — сказал Петур и снова затянул песню. Но пел уже тихо: «Если я войду, если я войду в Абоньскую корчму…»
Ваи-Верашек разыскал в кармане клочок бумажки, и его охватило чувство какой-то смутной радости, когда Петур любезно склонился к нему и стал тихонько напевать.
— Дай, пожалуйста, карандаш! — попросил Ваи-Верашек Духая.
В это мгновение на дворе залаяла собака. Она лаяла все неистовей. В комнате затихли, прислушались. Раздался громкий стук. Все переглянулись.
— Войдите! — крикнул Духай.
Дверь открылась. Вошел милиционер. Худой, высокий человек средних лет.
— Добрый вечер, — поздоровался он.
— Добрый вечер, — ответили ему два-три голоса.
Петур отвел от него взгляд. Милиционер стоял с застывшим лицом.
— Что здесь происходит? Попойка, что ли?
Он оглядел комнату, взгляд его задержался на бутылках. Духай ответил:
— Да нет. Какая тут попойка? Сидим и беседуем.
— А в бутылках что? Конечно, ключевая вода… Разрешите поглядеть.
Он подошел к столу, поднял стакан и понюхал его. Петур крикнул:
— Нечего принюхиваться! Да, мы пили вино. Никто этого не отрицает.
— Хорошо. А запрещение вам известно?
Петур не отвечал. Ему хотелось молчать. Квашаи попытался смягчить положение:
— Но, милый друг, не будьте так строги. Запрещения мы, к сожалению, придерживаемся, потому что не разрешают пить…
Главный врач подтвердил:
— Придерживаемся. Не так, как председатель директории товарищ Ступко, который, впрочем, тоже придерживается этого запрещения, когда спит.
Квашаи стал оправдываться:
— Ну, выпил человек случайно полстакана вина. Это еще не нарушение. Лучше бы вы тоже выпили стаканчик. В такой холод это не повредит.
Милиционер сказал:
— Я не пью. А у вас ночная пирушка. Ведь я слышал и пенье. С поста видны ваши освещенные окна.
Хозяйка всполошилась. Не закрыты ставни! Вот ходят взад и вперед, и никому даже в голову не пришло ставни закрыть!
— Я слышал и какой-то выстрел. Может, это у вас стреляли, черт его знает…
— Выстрел? Ну, уж об этом я ничего не знаю. А мы ведь с товарищами сидим здесь с самого вечера.
Милиционер насмешливо усмехнулся.
— С «товарищами»? Может, с господами?
— Хорошо, пусть будет с господами.
Петур упорно глядел в пол. Милиционер несколько смутился. Духай только пуще смутил его:
— Я тоже слыхал что-то. Как раз хотел сказать. Но я подумал, что это вы стреляете, Стреляли где-то поблизости отсюда.
— А я не слыхал ничего, — заявил с убедительной простотой Квашаи. — Странно. Ведь у меня слух, как у зайца…
Милиционер колебался: стоит ли поднимать историю из-за выстрела, не будет ли это глупостью или несправедливостью. Но он боялся и поддаваться на эти речи, попасть впросак. Эти буржуи, как видно, ловкачи. Он стоял беспомощный, теряя почву под ногами. Больше всего ему хотелось уйти, но он не находил для этого предлога. Пожалуй, его удерживала и мысль, что, как только он выйдет, над ним будут смеяться.
— Выпейте немного вина, — сказала вдруг хозяйка и протянула ему стакан. — Все сейчас разойдутся по домам, и мы ляжем спать.
Милиционер взял стакан и мигом осушил его. Духай улыбнулся.
— Я не пьяница, но считаю, что изредка выпить немного винца неплохо. Верно, товарищ?
И тут милиционер пожалел, что принял угощение. Он вынужден был объясняться.
— Запрещение введено не для того, чтобы никто и никогда не мог выпить ни одного стакана вина. У этого распоряжения совсем иной… основной принцип. — Он не мог подобрать более вразумительного слова.
— И на красных запрещение не распространяется, не так ли? — накинулся на милиционера Петур, вонзив острый взгляд в его глаза. — Особенно при исполнении служебных обязанностей. Верно? Должен ведь кто-то реквизировать у буржуев этот яд. Верно? Нельзя же дозволять, чтоб он убивал, отравлял, губил их. Не так ли?
Милиционер покраснел до корней волос, даже уши у него стали карминового цвета. Он закусил губу и не произнес ни единого слова.
— Оставь, пожалуйста, Пишта. Обижать гостя неприлично. Он очень славный человек, — проговорил Духай и, подойдя к милиционеру, покровительственно похлопал его по плечу.
— Как же, как же. Превосходный человек. Исключительный человек! Скажите, вы кем были прежде? Сапожником? Или портным?
Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.