Избранное - [113]

Внезапно в комнату хлынула мелодия. Играл учитель… Грустные, мягкие звуки проникали в самую душу, поднимая в ней туманную мечту о чем-то прекрасном, далеком… Тихо пел рояль, выговаривая жалобные слова какой-то очень простой, очень сильной и глубокой боли, такие чистые, правдивые, ясные, как волшебный, сказочный звон… Звуки просачивались, текли в его душу, размывая страшные и тревожные образы, — и вдруг его пронзила новая, беспредельная и в то же время какая-то сладостная боль.

1910

Перевод Е. Терновской.

Солдат

В кухне сидел солдат с двумя нашивками на пехотных погонах, — значит, сержант. Облокотившись рукой о стол и подперев ею голову, он черными сверкающими глазами следил за вызывающе бойкими движениями Терез. Горничная Терез, расторопная и красивая, доставала из шкафа спиртовку — они собирались пить чай. Солдат пожирал ее глазами и улыбался от удовольствия; он был полон горячего желания и впитывал в себя всей душой каждую складку ее платья, каждое покачивание ее крепкого тела: с нетерпением дожидался он момента, когда сможет жениться и не разлучаться с этой милой ему женщиной. Пока она только любовница, ему так редко удавалось приклонить отяжеленную заботами голову к ее мягкой и теплой груди.

Вдруг Терез поставила на место спиртовку, к чему-то прислушалась и махнула солдату — молчи! Солдат настороженно повернул голову. Но Терез уже все было ясно.

— Идут, идут! Ступай в мою комнату! — тревожно шепнула она.

Солдат вскочил и в долю секунды скрылся в каморке для прислуги, но дверь намеренно оставил приотворенной: отчасти из любопытства, отчасти — считая эту предосторожность излишней. Сердце его зло колотилось.

Дверь из комнаты хозяев распахнулась, и в кухню вошел двадцатилетний женственный юноша.

— О Терка! Ты, оказывается, здесь одна? — спросил юноша и потрепал красотку по побелевшей щеке.

Сердце Терез сжалось от страха, слова будто застряли в горле. Она молчала.

В душе солдата бушевали оскорбленные чувства, его душили злость, волнение, стыд. Особенно стыд.

А юноша с милой дерзостью продолжал приставать к Терез. Он любил позабавиться и все трепал и трепал ее по щеке.

— Ты одна здесь, Терка?.. Одна? — говорил он игриво. — Кухарка, должно быть, ушла? Ну, конечно, ведь ужина сегодня не будет — наши вернутся после двенадцати.

Терез искала спасения.

— Кухарка сейчас вернется, — в отчаянии сказала она.

— Ах, плутовка! Хочешь меня провести! А я знаю, что Жужи на вечер отпросилась и вернется лишь утром.

— Уйдите, пожалуйста! Не приставайте ко мне, — бормотала Терез.

— Нет, нет. Я ведь знал, что мы будем одни. Вот почему я дома. Делать тебе сейчас нечего! Пойдем в мою комнату!

— Уходите же. Прошу вас.

— Опять ты ломаешься. Опять будешь полчаса играть комедию. Глупая! Впрочем, все женщины таковы.

Кровь солдату так и бросилась в голову. В глазах потемнело, словно убогая каморка вдруг погрузилась в кромешную тьму. Рассуждать он уже не мог, но знал твердо одно: каждое слово, доносившееся оттуда, свидетельствует о самом ужасном. Чувствуя, что теряет власть над собой, он инстинктивно снял со штыка руку.

Испуганная Терез бессознательно обводила глазами кухню, будто искала нечто такое, что могло бы ее спасти.

— Мне в лавку надо. Сейчас побегу. А вы, сделайте одолжение, уходите покуда, — сказала она.

— Ты совсем запуталась, Терка. Сегодня же воскресенье, лавки закрыты!

— Ах, боже ты мой, голова сильно болит.

«И не так еще заболит, такая-разэтакая!» — подумал солдат.

Юноша не отступал.

— Не горюй, Теруш, пойдем со мной, и головка мигом пройдет.

Он обнял ее, прижал к себе и нагнулся, чтобы поцеловать. Терез резко вырвалась. Тогда юноша пришел в ярость.

— Тебе, видно, пощечины захотелось? То сама приставала, а то… Наглость какая! Но я тебя знаю, любишь ты помудрить. Да, все женщины одинаковы — им нравится мучить мужчину…

Солдат стиснул зубы, чтоб не завыть. Он сжал кулаки, готовый обрушить их на что угодно, даже на дверной косяк.

Терка окончательно растерялась. А юноша не унимался.

— Да что с тобой? — твердил он. — Ты сегодня какая-то странная. Словно боишься… Кого?..

— Не мучьте меня, ради бога! — взмолилась Терка.

Юноша смягчился.

— Милая моя, славная дурочка… Ну, хорошо, не расстраивайся. Улыбнись разок, улыбнись. — И, желая ее рассмешить, он скорчил уморительную гримасу.

Терез видела уже эту гримасу и всегда — разумеется, не в такой ситуации — громко, заливисто хохотала. Сейчас она тоже не устояла и улыбнулась.

— Смотри же! Не будь со мною жестока, — сказал с облегчением юноша.

Терез улыбалась. Где-то в глубине ее души вспыхнула искорка веселья и взлетела на поверхность — она наконец сообразила, что делать. И только собралась подмигнуть, показать рукой, что в каморке у нее кто-то есть, но опоздала. Юноша схватил ее в объятия и звучно поцеловал. Терез от ужаса чуть не лишилась сознания.

От бездействия в мрачной каморке солдату казалось, что сейчас он сойдет с ума. И, не выдержав напряжения, он набрал в грудь побольше воздуха и отважно шагнул за дверь.

Юноша сразу же отпустил Терез и растерянно уставился на здоровенного детину. Солдат чувствовал: надо что-то сказать. Он погасил свое бешенство и, словно перед начальством, заговорил: