Избранное - [10]

— Я нашел для Иштвана прекрасную работу.

Женщина с недоверием улыбнулась. Работа только тогда работа, когда она уже у тебя в руках.

— Он поедет в провинцию, в графское именье.

Улыбка угасла у нее на лице, она испуганно заморгала. В графское именье! Не может быть! Бохкор добрый малый, но большой ветреник. И разве Иштван поедет? Ведь он такой странный. В графское именье! Еще, скажет, того и гляди, что такое место ему не по вкусу.

— Молодого человека, нашего ровесника, надо подготовить к экзаменам.

— К экзаменам, — повторила она.

И, приоткрыв рот, ждала продолжения. Давать уроки, это ее сын умеет. С гимназической скамьи давал он всегда уроки, и всюду им были очень довольны. А вдруг Бохкор не шутит? Графское именье! Боже милостивый! Может, сынок найдет там свое счастье.

Ее мысли словно продолжил Бохкор:

— Если у Иштвана голова на плечах, он поедет и приобретет там связи, которые обеспечат ему будущее.

— Да разве он поедет?

— Почему бы ему не поехать? Он же в своем уме. А если откажется, я, ей-богу, не стану с ним больше разговаривать… Дело-то хорошее: деньги заработает, а тратить там не придется, потому что всем будет обеспечен, значит, домой их привезет. Это на худой конец. А если он понравится графу, его не отпустят. Примут потом на службу в поместье или еще куда-нибудь определят.

— Он не хочет идти служить. Ни за что на свете. Адвокатом, говорит, станет. Независимость хочет сохранить.

— Что ж, пусть станет адвокатом.

— Ох, когда ж это будет? Хватит ли у него упорства на это? И откуда средства взять? Напрасно твержу я, что самое лучшее — спокойная служба. Получаешь себе первого числа каждого месяца приличное жалованье, и пенсия на старости лет обеспечена.

— Я уверен, он поедет в графское именье. А если нет, так мы поколотим его.

— Сколько вас будет? — улыбнулась женщина.

— Вдесятером уж как-нибудь справимся.

— Вдесятером? Ну, это еще куда ни шло. А то ведь здоровый он. Как бык. Мне и глядеть страшно, когда он возится с гирями.

— Долго не идет он. Куда запропастился? Он что, всегда к обеду опаздывает?

— Когда как. Иной раз заявится чуть ли не полпервого и рвет и мечет, если обед еще не готов. А порой лопается терпение, пока его ждешь, да и суп выкипит на пли́те.

Услышав слово «пли́та», Бохкор задумался. Бедняки искажают даже самые обиходные слова. Упорно держатся за эту привычку, словно добровольно несут на себе предательское клеймо неграмотной речи и тем сознательно отделяют себя от богачей, которые пишут «Ню-Йорк», «ретикюль» и избегают говорить «нынче».

— Дождусь его. Непременно дождусь. Можно бы, конечно, оставить вам адрес, но мне хочется знать, что он решит. Я считаю, отказываться ему грех. Ведь он уж несколько недель не ходит в адвокатскую контору.

— Два месяца с лишком. Он-то думает, будто на те гроши, что иногда дает мне, можно вести хозяйство. Платить за квартиру, продукты и все такое. Он в это не вникает. И невдомек ему, что я прикопила маленько денег и беру их понемногу из сберегательной кассы. Не нынче-завтра придет им конец. И все мое добро уже заложено в ломбард. Когда, на что выкупим мы вещи? Ведь не пропадать же им.

Мать Иштвана любила поныть. Вечно терзалась она беспокойством и жаловалась на жизнь. И теперь с надеждой смотрела на Бохкора, точно ждала, что он из собственного кошелька выложит на стол сотню крон.

Бохкор был из богатой семьи, но все-таки имел некоторое представление о бедности и сочувствовал беднякам. Вот и сейчас он внимательно, с участием слушал мать своего приятеля и в самом деле думал: будь у него куча денег, он ссудил бы немного другу. Это надо понимать, разумеется, так: будь у него десять тысяч крон, он одолжил бы сотню. Что ж, и такое намерение свидетельствует о полной готовности помочь ближним.

— К тому же и я работаю, Иштван об этом и знать не знает. Два раза в неделю хожу к одному барину, стираю и глажу ему белье.

Бохкор сочувственно покачал головой. И чуть не рассмеялся. У него мелькнула мысль: а что, если б Надьреви услышал это ее «к одному барину»?

— Кто он такой? — спросил Бохкор.

— Очень обходительный барин. Торговец сыром… Его белье я домой приношу. Стираю, глажу вместо с нашим. Иштван не замечает, да он и не смотрит, что я делаю. Только своими делами занят. Бегает где-то, дома сроду не сидит, лишь поесть да поспать заявляется. Слыхала, и в кафе уже повадился ходить, намедни кто-то видел его в окно, сидит там. Ну, это его дело. Счастье еще, что не курит.

— Не беда, со временем все образуется.

— Образуется? Когда ж? Разве можно ждать, жизнь-то идет, и день ото дня все дорожает. Вот и сахар подорожал на два филлера. Тридцать восемь филлеров стоит кило. Кому это по карману?

— Сахар подорожал? На два филлера? — И Бохкор весело засмеялся.

Два жалких филлера — деньги? Чепуха какая!

— По зернышку — ворох, по капельке — море, — сказала женщина, но тоже натянуто улыбнулась.

— Все хорошо. Не надо унывать. Смеяться надо над такими пустяками! Теперь Иштван поедет в Берлогвар.

— Куда-а?

— В Берлогвар.

— Некрасивое название.

— А если уж он туда поедет, то преуспеет безусловно.

— Может статься. Лишь бы не испортил все дело.