Избранное - [80]

Я помнил, что жил он по ту сторону канала, кажется, рядом с бывшей техшколой. Я и жену его знал, дочку зеленщицы. Она тоже училась в нашей школе, закончила на год позже нас. Звали ее Валида.

В субботу после обеда часов в пять собрался я в гости. Купил в сувенирном киоске небольшой кувшинчик для вина. Такие кувшинчики с дарственными надписями у нас сейчас очень в ходу. Красиво и не очень дорого. Гравер тут же, на месте, сделал надпись: «Другу юности Гервасу и его дорогой супруге Валиде от Заура Маквадзе». Завернул я кувшинчик в газету, сунул под мышку и направился в сторону канала. Отыскал дом Герваса. Дверь открыла худая женщина в зеленом байковом халате и в белом платочке. Я по глазам узнал Валиду.

Когда церемониал с «Заходите, пожалуйста», «Не беспокойтесь, «Присаживайтесь», «Ничего, я постою» закончился, я спросил:

— А Гервас скоро придет?

— Гервас не живет с нами, — глядя в сторону, вздохнула Валида.

— Как так? И давно? — изумился я.

— А вы что, не слышали? Хотя, конечно, многие не знают. Уж скоро год будет. Собрал свои вещи и ушел. Одно время жил на Сапичхии, снимал комнату.

— Да, но…

— Причин никаких, клянусь нашим единственным сыном. Мы не только не ругались — голоса никогда не повышали друг на друга. Пьем мы как-то утром чай на кухне, а он и говорит: «Я ухожу». — «Куда?» — спрашиваю. «Вообще ухожу из дома». — «Что случилось, чем мы тебя обидели, что за муха тебя укусила?» — «Ничего, говорит, не случилось, ты прекрасная жена, но я здесь больше не останусь. Я пока и сам не понимаю, что со мной. Для сына все сделаю и тебе, чем смогу, буду помогать. Все оставляю вам — и дом, и все остальное. Возьму только свою одежду. Ты сейчас ни о чем меня не спрашивай. Но под этой крышей я больше ни дня не останусь». — «Подумай хорошенько, — говорю я ему. — Зачем разрушаешь семью?» — «Я же просил тебя, ни о чем не спрашивай». Сын в это время был в школе. Сложил он в небольшой чемоданчик свою одежду — и к двери. Вышел за ворота и уходит — ни разу даже не оглянулся.

Я — платок на голову — и за ним, на улицу. «Гервас, — говорю я ему, — ничего от меня не скрывай. Может, ты заболел? Может, у тебя какие неприятности? Скажи мне правду, я все пойму». — «Нет, — отвечает, — ничего, у меня все в порядке, не беспокойся. А ты иди домой, не ходи за мной». Приостановился, торопливо пожал мне руку, как назойливому встречному на улице, и ушел. Что мне было делать? Не звать же людей на помощь. Вернулась домой. Сыну, когда из школы вернулся, сказала: «Отец уехал по работе». Месяц скрывала от него правду. Все надеялась, перебесится мой муж, вернется домой. Пару раз ходила к нему на работу, но ему это не понравилось. Два месяца даже не смотрел в нашу сторону. Теперь иногда видится с сыном, в школе. А парень-то уже большой, в седьмом классе — все понимает. Правда, меня ни о чем не спрашивает. Первое время я скрывала от родных, потом, конечно, все узнали. Кто только с ним не разговаривал, как только его не вразумляли — все напрасно. Живет на Сапичхии, в доме Кечакмадзе. Знаете, там, рядом с керосинной лавкой. Хотела сходить туда, но как услышала, что к нему какая-то женщина ходит, разозлилась и не пошла. Уж коли ему другая женщина была нужна — кто ему мешал? Зачем же семью бросать? Разве я была подозрительной и ревнивой женой? Ни разу не спросила, где был, почему задержался. Он ведь мужчина, мало ли какие у него могут быть дела — какое мое дело. Теперь передает нам со своим приятелем половину зарплаты. А в суд не подает. Говорит, что разводиться со мной пока не собирается: не хочет вмешивать государство в свои личные дела. Но так ведь тоже нельзя. Надо что-то решать. В конце концов, разводятся люди — не мы первые, не мы последние. А если, не приведи господь, с ним что случится? Кто его хоронить будет? Уж в этом-то вопросе должна быть у человека ясность?

— Храни вас обоих господь. Какое время вам о похоронах думать? — пробормотал я.

— Мы ведь уже не молоды. До пятидесяти рукой подать. А в наше время люди мрут, как мухи. Так что обо всем нужно думать заранее. И, доложу я вам, дело вовсе не в отравленном воздухе. Вы, наверно, читали, что пишут во вчерашней газете: землетрясение в Мексике произошло из-за подземного атомного взрыва. В мире творится бог знает что, поэтому и у людей мозги сдвинулись — вот и мечутся туда-сюда, как спасающиеся от гиены козы.

Я положил завернутый в газету кувшинчик, который все это время держал в руках, на ближайшую табуретку и встал.

— Схожу-ка я к нему, поговорю. Выясню, в чем дело. Может, он хоть меня послушает.

— Буду вам очень благодарна, Заур. И узнайте, что он дальше делать собирается, какие у него планы. Вы ведь с ним друзья детства. А уговаривать его особенно не надо. Может, мы ему действительно не нужны. Может, ему так лучше. Он мужчина — ему виднее. Лишь бы ему было хорошо. Ничего не поделаешь. Что будет — то будет. Наверно, есть у него на то свои причины.

— Как вы сказали, где он живет? — обернулся я уже в двери.

— Как пройдете мимо железнодорожной больницы, там же, по улице Урицкого, третий дом после керосинной лавки. Фамилия хозяев — Кечакмадзе, а кто они такие — не скажу, не знаю.