Избранное - [25]

Давид, прихрамывая, вышел задами из кукурузника к дому, сунул голову в громадный чан под навесом и тут же вытащил ее — вода была теплой, потом смахнул с век водяные капли и глянул на покорно стоявших у ворот мужчин; какое-то время он молча смотрел на них и, проворчав что-то, снова окунул голову в чан. Потом с заднего крыльца взбежал по лестнице в дом, вытер насухо голову, вылил целый кувшин воды на серые от пыли ноги, натянул на выжженную по́том нижнюю рубашку блузу с двумя накладными карманами на груди, поискал было свой солдатский, военных времен ремень, но, не найдя его, махнул рукой и возник наконец на парадной лестнице.

Усталые от ожидания гости вздохнули с облегчением.

Прежде чем подойти к ним, Давид еще раз остановился, пристально оглядел пришедших и затем, словно приняв какое-то окончательное решение, торопливо, насколько это было в его силах, заковылял к воротам.

Гости вежливо ответили на приветствие.

— Ну и пекло, — сказал Давид и предложил гостям присесть на каменную лавочку под липой.

Гости в один голос поддержали мнение хозяина насчет пекла.

— Небольшое дельце у нас к вам, — начал младший и покосился на старшего. Миша смотрел куда-то вдаль.

— Какое именно? — осведомился Давид.

— Мы по поводу вина… одним словом, нам хотелось бы купить немного вина. Нам сказали, что во всей деревне один лишь вы умеете делать хорошее вино… — сказал Миша; потом вдруг ему не понравилось слово «делать», и он поправился: — Изготовлять, — но и этот глагол не пришелся ему по душе, и он снова поправился: — Дать ему отстояться как положено…

— Выбирать теперь не приходится. В деревне только у меня и осталось вино. Да и то уже на исходе. Прошлогоднее все почти кончилось, а до нового урожая еще далеко. Так что вино сейчас не так-то просто достать.

— Нам ведь немного надо, — начал прибедняться Гриша.

— Одним словом, сколько войдет вот в эту бутыль, — поддержал его Миша.

— В эту три литра входит, — не задумываясь сказал хозяин.

— Точно, точно, — согласился Миша.

— А зачем вам вино? — внезапно спросил Давид и сам же удивился своему вопросу, так как прекрасно знал, что вино испокон веков покупают с одной-единственной целью.

Младший переглянулся со старшим. Наступило неловкое молчание.

— Одним словом, выпить хотим, разумеется.

— Вы хотите? — вновь спросил хозяин.

— Да, я и уважаемый Миша собираемся выпить, — упавшим голосом сказал младший.

— Ага, да-а, — почесал затылок Давид, словно хотел сказать: ну, раз уж вам выпить хочется, да еще вдвоем, тут уж ничего не попишешь.

— По рублю литр, — перешел к делу хозяин.

— Что вы сказали? — спросил Гриша.

— По рублю, говорю, беру за литр.

Младший перекинулся словцом со старшим, потом старший что-то ему ответил, и Гриша сказал:

— Уважаемый Миша говорит, что в воскресенье на базаре вино продавали по восемьдесят копеек за литр, но ничего, для нас цена не играет роли.

— Нет, дорогой, восьмидесятикопеечного вина мы не держим. Водичку и за шестьдесят копеек достать можно. Короче говоря, хотите — берите, хотите — нет. Дело хозяйское. Я по этой цене вот уже двадцать лет продаю.

— Да что вы, что вы, для нас цена никакой роли не играет. Если можно, налейте нам побыстрее. Уважаемый Миша обедает в три часа, — сказал младший и поставил бутыль на траву. Бутыль повалилась. Младший рукой примял под ней траву и поставил ее вновь.

— Пойдемте, — сказал Давид и взял бутыль за горлышко.

Они вошли во двор, миновали узкий проход, обсаженный с двух сторон фасолью. Давид остановился у курятника, зачерпнул из корзины горсть кукурузы и сыпанул внутрь курятника. На звук рассыпавшихся зерен, бросив пощипывать траву, сбежались куры. Давид захлопнул за ними дверь курятника и крикнул, повернув лицо в сторону кухни:

— Слышишь, что ли? Ту рыжую возьми, поставь воду, и поскорее давай!

Гости не совсем поняли значение слов Давида, обменялись взглядами и пошли вслед за хозяином.

В марани стояла приятная прохлада и было достаточно светло, чтобы гости могли различить давильню и маленькие бугорки на земляном полу — места, где зарыты чури.

Давид встал на колени у одного из них. Он отодвинул плоский камень с горловины чури, потом аккуратно, одну за другой стал откладывать в сторону кожаные прокладки, закрывающие зев сосуда, и, когда наконец из темного чрева пыхнуло дурманящим винным духом, поднялся, снял со стены специальный черпак с длинной ручкой, выдолбленный из сушеной тыквы, и осторожно окунул его в чури. Влажный от прохладного вина черпак поднес к губам, отпил сперва сам и, удостоверившись, что вино в початом чури не отдает кислинкой, дал попробовать гостям. Те по очереди отведывали вино, делая это с таким серьезным видом, словно решали какую-то сложную задачу. Затем Давид вложил в трехлитровую бутыль гостей большую воронку и, трижды погрузив тыквенный черпак в чури, наполнил четверть по самое горло.

К тому времени Параскева открыла дверь и принесла на круглом деревянном подносе граненые стаканы, мчади, нарезанный крупными ломтиками сыр и маринованный лук-порей; поставила все на табуретку и вышла.

— Подопри дверь палкой, а то больно темно, — сказал ей вдогонку Давид.