Избранное - [29]

Фан Лолань полагал, что после этих ничего не значащих фраз посетители уйдут. Но вопреки его ожиданиям делегаты не только не ушли удовлетворенные, а забросали Фан Лоланя множеством вопросов и выставили ряд требований.

— Раз центр прислал телеграмму и строго приказал массовым организациям не предпринимать самовольных действий, — говорили они, — почему дозоры бойскаутов и пикетчиков все еще не распущены?

— Нельзя ли немедленно отозвать бойскаутов от лавок и позволить свободно перевозить товары?

— Руководит ли комитет партии профсоюзом приказчиков?

— Какова позиция торгового отдела, который призван служить интересам торговцев?

— Нужно спешно запретить аресты владельцев лавок, — требовали делегаты.

— Нужно удалить из города крестьянские отряды, держащие в страхе население.

Увидев, что посетители столь возмущены, Фан Лолань почувствовал себя в затруднении. Вместо ответа он принялся бормотать что-то невразумительное. Да и мог ли он исчерпывающе разъяснить эти вопросы? Конечно, он должен был иметь свое личное мнение и не бояться высказать его перед другими, но, к несчастью, это было ему не дано. Он чувствовал себя так, словно множество глаз было устремлено на него, бесчисленное количество ртов громко и настойчиво кричало ему, тысячи рук тянули его в разные стороны. Разве тут могло быть личное мнение?

Фан Лолань наговорил делегатам торговцев уклончивых сочувствующих слов. И это не было лицемерием. Он произносил слова от чистого сердца, как и позавчера на митинге, когда он взволнованно и воодушевленно восхвалял приказчиков.

Не только Фан Лолань, но и многие его коллеги, как Чэнь Чжун, Чжоу Шида, Пэн Ган, ощущали ту же томящую нерешительность, совсем как говорила госпожа Фан: «Я не знаю, что нужно делать, чтобы все было в порядке… Все вокруг меняется слишком быстро, сложно, противоречиво. Я совсем потеряла голову!»

Такое положение продолжалось около сорока часов, но в жизни городка наблюдалось уже новое явление: слухи разрастались и становились все более странными; анонимные листки не только тайно расклеивались, но и разбрасывались по улицам; столкновения бойскаутов с хулиганами участились; слухи о прекращении торговли поползли вновь, и старухи опять поспешили в мелочные лавки. Городок вступал в новую полосу тревог.

К счастью, прибыл уполномоченный из провинциального центра Ши Цзюнь. Это произошло после полудня через четыре дня после того, как Ху Гогуан стал «революционером».

Ши Цзюнь не представлял собой выдающуюся личность. Он был выше среднего роста, со всклокоченными волосами, обыкновенным лицом, становившимся внушительным лишь тогда, когда он смотрел в упор широко раскрытыми глазами. В общем, своей одеждой, внешностью, манерами он походил на студента лет двадцати пяти. Но он приехал весьма кстати, и на нем сосредоточилось внимание толпы.

Было уже шесть часов вечера, и потому с уполномоченным в этот день смогли повидаться только Линь Цзычун и Сунь Уян. Они были знакомы с ним еще по провинции.

Однако на следующее утро к уполномоченному пришло много народу. Почти все ответственные работники комитета партии и массовых организаций были здесь. Каждый приготовил речь, но на открывшемся внеочередном совещании не пришлось много говорить.

— О происшедшем мне подробно доложил вчера товарищ Линь, — сразу заговорил Ши Цзюнь. — Меня прислали провинциальный профсоюз и провинциальный комитет партии. Я прибыл, чтобы разобраться в том, что у вас произошло, а также обследовать массовые организации. Долго задерживаться здесь я не могу. Хорошо, что сегодня все собрались. Сейчас мы обменяемся мнениями, а завтра проведем объединенное собрание и покончим с этим делом.

Но у собравшихся не было мнений, а одни лишь сообщения, поэтому они выложили их перед Ши Цзюнем. Что касается мнений, то все в один голос стали твердить, что уполномоченный, несомненно, привез соответствующие указания из центра.

Ши Цзюнь не любил лишних слов; он рубил сплеча, за что его прозвали «Пушкой». Видя, что ничего конкретного никто не предлагает, а все только и ждут его решения, он просто сказал:

— Лучше всего решить этот вопрос так, как он решается в провинциальном центре: во-первых, увеличить жалование приказчикам; во-вторых, запретить их увольнение; в-третьих, пресечь попытки владельцев лавок прекратить торговлю, так как это наносит ущерб рынку. В Ханькоу именно так поступили. В других уездах тоже действуют по этому принципу. Расхождения будут лишь в деталях: например, в размере увеличенного жалования.

Часть присутствующих встревожилась, другие выражали удовлетворение, некоторые не проявляли никаких чувств. Линь Бупин и Лу Мую от радости чуть не хлопали в ладоши. Чэнь Чжун, взглянув на Фан Лоланя, хотел что-то сказать, но так и промолчал.

— Уян, я совсем забыл… Чи Чжу прислала кое-что для тебя, — проговорил Ши Цзюнь, внезапно повернувшись к Сунь Уян, сидевшей слева от него и забавлявшейся белым шелковым платочком.

Чи Чжу была возлюбленной Ши Цзюня, и Сунь Уян была уверена, что женщина приедет вместе с ним.

Сунь Уян взглянула на Ши Цзюня своими красивыми глазами и, улыбнувшись, кивнула.