Избранное - [182]

Кроме некоторых движений (в то время мать должна была помогать ему даже перевертываться на кровати), доставлявших отцу неудобство, все шло нормально. Питался он по-прежнему неплохо, ел даже все то, что ежедневно специально присылала бабка, — но день ото дня тем не менее худел.

Летом следующего года бабушка (мать отца) отправилась в Храм бога — покровителя города, где дала обет и велела мне играть «преступника» в шествии, которое должно было состояться в храме 15-го числа 7-го месяца по лунному календарю. Это шествие было одной из религиозных традиций жителей Учжэня: если в семье кто-то болен и никакие лекарства не помогали ему, верующие давали обет покровителю города, а затем посылали детей играть «преступников» в шествии; когда импровизированная «труппа» обходила весь город, это должно было означать «искупление грехов» — таким образом, дух приходил к больному и поднимал его на ноги.

Бабушка верила в духов. Когда отец перестал подниматься с кровати, она стала настаивать на принесении обета в храме, что неизменно вызывало протесты моих родителей. Сейчас же, видя, что сын день ото дня худеет, она пренебрегла мнением отца и матери и сама отправилась в храм.

Обычно празднества в храме длились в течение трех дней и по своему размаху не уступали даже торжествам по случаю Праздника Фонарей[119]. Расходы на их проведение распределялись между мелкими и крупными торговцами, а уж «программу» обеспечивала каждая улочка города. «Программа» включала так называемые «тай-гэ» и «ди-си». В «тай-гэ» участвовали мальчики и девочки, игравшие традиционных героев на ровных деревянных подмостках, удерживаемых в руках четырьмя мужчинами. Здесь силами детей воплощались Белая Змейка[120], Лю Дунбинь[121], Пастух и Ткачиха[122] и другие герои; вокруг «сцены» вывешивались разноцветные гирлянды из стеклянных бус, зажигались цветные фонарики. «Ди-си» выглядели проще: выбиралось несколько десятков мужчин, рядившихся в импровизированные костюмы, в которых они и шествовали во время праздника, иногда пританцовывая, вооруженные большими мечами и короткими пиками, украшенными ленточками. Поскольку улицы соперничали между собой, то «программа» ежегодно обновлялась за исключением тех лет, когда случался неурожай.

Праздник открывал отряд людей, расчищавших дорогу; следом за ними под оглушительный грохот гонгов и барабанов медленно проходили «тай-гэ» и «ди-си» от каждой улицы. В середине процессии двигался огромный паланкин, который удерживался шестнадцатью мужчинами; внутри его восседала деревянная фигура бога — покровителя города, покрытая цветным лаком и в одежде святого. Перед паланкином возвышались две деревянные таблички с надписями, призывавшими окружающих «посторониться» и «соблюдать тишину». Таким образом, все это представляло очень величественное зрелище. Однако как только паланкин проходил около храма Сючжэнь («Совершенствование истины») рядом с нашим домом, барабаны и гонги вдруг замолкали и все, несшие бога, как один, припускались бегом, стремясь как можно быстрее миновать улицу, на которой находился этот храм. Происходило это не случайно: так называемый «спешащий паланкин» был данью Яшмовому Владыке, которому поклонялись в храме Сючжэнь. Покровитель Учжэня состоял лишь мелким служкой в свите Владыки и, естественно, не мог проследовать пред ним при таком параде — ему приходилось бегом преодолевать этот участок своего пути по городу. Вслед за паланкином вновь следовали группы «тай-гэ» и «ди-си», и, наконец, шествие замыкали отряды «преступников». «Преступники» были одеты в повседневную одежду, в юбках из белой материи поверх нее и в так называемых «наручниках». «Наручники» представляли из себя золотые или серебряные браслеты, крепко связанные друг с другом бечевкой и висевшие на шее «преступника». Все шествие должно было пройти у восточной, южной, северной и западной стен города, совершив таким образом целый круг. «Преступникам» тоже предстояло пройти весь путь целиком. Те из них, кто был очень мал, конечно, не могли одолеть все расстояние, и взрослым разрешалось помогать им. Родители брали в охапку своих чад, продолжая долгий путь. Тех же, кто мог идти сам, лишь сопровождали взрослые, боявшиеся, что дети могут потерять «наручники».

В тот год, когда бабушка послала меня играть «преступника», мне уже исполнилось девять лет — как раз тот возраст, когда больше всего хочется играть, — поэтому я был просто в восторге, что мне самому придется участвовать в шествии, и, пройдя с десяток ли в составе процессии по улицам города, я действительно не чувствовал усталости. Потом, после праздника, я понял, что двигаться в процессии не так уж и интересно. «Преступники» могут идти лишь в самом хвосте шествия, все, что они видят по дороге, — это спины впереди идущих «тай-гэ» и толпы зрителей по краям дороги. Конечно, это не идет ни в какое сравнение с тем, если наблюдать весь праздник из окна собственного дома, где, разве кроме «спешащего паланкина», все остальное было хорошо видно. Однако, хотя я и стал «преступником» в тот год, состояние отца не претерпело серьезных изменений.