Башир отрицал все, от начала до конца. Если у комиссара и в самом деле были доказательства, если этот идиот Рамдан был настолько глуп, что хранил бумаги с какими-то дурацкими сведениями, пойти на попятную он всегда успеет.
— Что за игру вы ведете, доктор? — спросил комиссар.
— Я не желаю знать, что в этих бумагах и кому они принадлежат, но, если в них говорится, что я знаю Амируша, это ложь.
— Ну что ж, — сказал комиссар, — я буду откровенен. Я хочу предоставить вам возможность и буду очень огорчен, если вы не воспользуетесь ею, потому что возможность эта будет последней. Рамдана Фараджи мы взяли до вас. Именно он рассказал нам о вас. Он сейчас в лагере, но мы его можем привезти. Если вы заговорите наконец, его увезут, так что он вас не увидит… разумеется, если вы сами не захотите встречи с ним. В противном случае я устрою вам очную ставку. Но поймите, что тогда я уже ничего не смогу для вас сделать. Вы станете обыкновенным, рядовым уголовником, вроде вульгарного террориста или бандита с большой дороги. Даю вам время взвесить всю бесполезность риска, на который вы идете… бесполезность и… опасность! Я вернусь через десять минут.
Стоило комиссару выйти за порог, как двое полицейских ожили.
— Ты починил свою колымагу?
— Двенадцать бумажек заплатил! Она меня, ей-богу, по миру пустит, эта консервная банка. Шарабан дырявый!
— Купи другую.
— Мне, знаешь, для этого не хватает одного.
— Чего?
— Цвет еще не выбрал.
И он потер большим и указательным пальцем, чтобы показать, что у него нет денег. Оба засмеялись.
— Пойдем выпьем анизет в полпервого?
— Только не позже! А то жена черт знает что подумает, если я опоздаю к обеду.
— Это уж точно. Но с такими типами, — он кивнул на Башира, — всегда знаешь, когда это начнется, а вот когда кончится — неизвестно.
Он подошел к Баширу и наступил ему на ногу.
— Простите, — сказал Башир.
— Дерьмо! — сказал полицейский-араб.
Он сделал еще несколько шагов по комнате, повернулся опять к Баширу и заорал по-арабски:
— Тот парень вовсе ничего не сказал. Держался до самого конца, а теперь вот в лагере.
В хриплом гортанном голосе охранника звучала ненависть. Башир взглянул на него. Двойная игра или провокация?
— Слышишь, Пепе? Насчет револьвера, ладно, согласен. А автоматы видеть не видел и слышать не слышал.
В той стороне, где начинался пригород Алжира, Бирмандрейс, солнце в кровь располосовало небо, на фоне которого, как стрелы, чернели стволы сосен. Молчание всей своей тяжестью навалилось на тех, кто был в камере. Башир огляделся. Тьма постепенно окутывала камеру, начав с угла, где притулились он и парнишка. Сутенер каждую секунду смотрел на часы. Поглядывал на часы и усатый коротышка. Да и сосед Башира был занят тем же, и Пепе, и Пижон. А те, у кого не было своих часов, то и дело украдкой поглядывали на чужие. Как пассажиры в зале ожидания, который ночь затопила внезапно, хлынув в окна без стекол и ставен, все они, казалось, уже вечность ждут на этом холодном вокзале, когда же загудит их опоздавший поезд. В темноте не осталось ничего, кроме этих светящихся стрелок, к которым, угадывал Башир, были прикованы все взгляды.
— Слышь, Пепе? Только револьвер, а?
В ногу Башира вонзились ногти парнишки, которому, видно, невмоготу стало слушать этот голос, твердивший одно и то же, как испорченная пластинка.
Комиссар вернулся. Десять минут истекли.
— Вы подумали?
Ни о чем он не думал. Пробовал, но не смог. Все это время ему казалось, будто он маятник, такой же, как на больших часах, дома, в столовой. Качается маятник вправо — влево, вправо — влево и никак не может остановиться посередине. И спасения от этого нет! Движение влево! Охранник сказал правду, и тогда он спасен. А если это западня? Движение вправо! Он погиб!
— Я подумал, — ответил он.
Да и что он мог ответить другое…
— Я знал, что вы человек не только умный, но и… благоразумный.
— Рамдан здесь?
— Мы можем привезти его.
— Я требую очной ставки с ним.
Комиссар заколебался, потом сказал:
— Как вам будет угодно.
Башир взглянул на араба-охранника… быстро… едва заметно. Что же это все-таки? Двойная игра или провокация?
— В таком случае, — сказал комиссар, — он будет здесь завтра утром… Не забывайте об одном, доктор. Я играл с вами в открытую и дальше намерен так поступать. Еще раз даю вам отсрочку — одну ночь. Рамдан будет здесь завтра утром. И только от вас зависит, произойдет или нет ваша встреча с ним. Целую ночь даю я вам для размышлений и воспоминаний. Мой вам совет: постарайтесь, чтобы первые были разумны, а вторые… соответствовали истине. По крайней мере я на это надеюсь… ради вас же. Если же, несмотря на это, вы все-таки будете упорствовать, тогда, доктор… вам известно, как поступил Понтий Пилат? — Он потер руки. — Вот так и я, умываю руки.
Дверь открыл все тот же сапог. Прямой луч электрического фонаря воткнулся в угол камеры. Это принесли суп. Башир не шелохнулся.
— Хочешь мою порцию? — спросил он парнишку.
— Только ты сам сходи за ней, — ответил тот неузнаваемым от страха голосом. Воспользовавшись светом, все поглядели на часы.
— Без десяти одиннадцать, — сказал Пепе, — еще десять минут.
