Избранное - [40]

— Прости ему в последний раз, Эремо! — уговаривал Дахундара духанщика, стоявшего враскорячку посреди дверей. — Сирота ведь парень, кроме тебя, некому о нем позаботиться!

— Некому! А как он посмел так разговаривать со мной, голоштанник паршивый, нищенское отродье! Духан грозился в щепки разнести, дом спалить!..

— Это он от вина тогда разум потерял, батоно!

— А ты чего в рот воды набрал, полоумный Хрикуна? — набросился Эремо на Меки.

— Простите, — тихо сказал тот, не поднимая глаз.

— Теперь — простите? По-другому заговорил? Будешь орать на все село, что ты не приемный сын Эремо?

— Не буду, батоно…

— Пожалей ты его, Эремо! — продолжал упрашивать Дахундара. — А если посмеет еще нагрубить, делай со мной что хочешь — хоть голову отсеки.

Эремо расхохотался:

— Кому нужна твоя дурная голова, пьянчужка!

С того вечера у Эремо Пиртахия снова появился смирный, послушный и молчаливый слуга.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Было уже за полночь, когда Талико и ее подруги собрались домой. Молодые люди пошли их провожать. Оставшихся гостей хозяева по обычаю пригласили к новому столу. Барнаба продолжал подпаивать Дашниани.

— Еще один стаканчик, батоно Туча! Вечная память нашим покойникам!

Председатель исполкома по-прежнему икал, подпрыгивая на стуле, и был до того пьян, что не узнал бы сейчас и родного отца, воскресни он в эту минуту.

«А, чтоб тебя! Вот одолело человека вино!» — досадливо поморщился Барнаба. А вслух сказал:

— Осрамились мы с вами, батоно Туча! Перепили нас сосунки-мальчишки!..

Барнаба еще раз выпил за «наших покойников», потом осушил прощальную чашу и помог Дашниани подняться со стула.

— Эй, Хрикуна! Посвети гостям, а то как бы они не свалились в речку! — крикнул Эремо.

Ночь была лунная. На пыльной дороге четко виднелись двойные следы бычьих подков. А берег реки у висячего моста был окутан таким мраком, что казалось, будто на это место накинули огромную черную бурку. Здесь, в старом густом ольшанике, и днем было всегда сумрачно и жутковато, а ночью без фонаря нельзя было и шагу шагнуть.

Меки засветил коптилку, прикрыл пламя от ветерка ладонью и пошел вперед, показывая гостям дорогу. Барнаба, кряхтя, чуть ли не на себе волок пьяного вдрызг Дашниани.

Откуда-то издалека доносился смех Талико.

Когда гости спустились к мосту, Меки решил помочь Барнабе и подхватил председателя исполкома с другого бока. Но Дашниани, что-то пробормотав, вдруг передернул широкими плечами, вырвался из рук провожатых, выпрямился и прошел по узкому мостику твердым шагом, ни разу не покачнувшись и не споткнувшись на проломанных досках. Можно было подумать, что в этот вечер он не взял в рот ни капли.

Барнаба молча усмехнулся:

«Э, нет, дорогой Туча, тебя пока еще жалко в речку выбрасывать!»

Меки погасил коптилку и повернул назад. Домой идти ему не хотелось. «Машико опять заставит всю посуду среди ночи перемыть!»

Он сел на мосту под густой ольховой листвой.

С детства любил Меки сидеть вот так — свесив над водой ноги, и смотреть на отражение луны в реке. От быстрого течения у него слегка кружилась голова — казалось, это не мост, а сказочный корабль, и он плывет куда-то очень далеко, в неведомую и прекрасную страну. От тихого плеска волн клонило в сон. Меки обнял перила, прислонился к ним головой и закрыл глаза. Очнулся он от какого-то шума. Кто-то бежал вдоль реки по хрустящей прибрежной гальке. Но кто, Меки за кустами не видел. В другое время он не обратил бы на это внимания: мало ли кто может здесь бегать по ночам! Но сейчас шум быстрых шагов насторожил и встревожил его. Он вскочил, перегнулся через перила.

— Не подходи! Не смей меня трогать! — послышался голос Талико, и среди кустов мелькнуло ее белое платье.

За девушкой кто-то гнался. Но кто? Меки видел только скользящую по берегу большую черную тень.

«Это Хажомия! Кто же еще!»

Запыхавшись, Талико остановилась около моста, прижала руки к груди и оглянулась. Она была совсем рядом — Меки слышал ее частое, неровное дыхание, видел, как она кусает свои лиловые в лунном свете губы.

На тропинке показался Хажомия.

— Талико! Подожди, Талико!..

— Не будешь рукам волю давать?

— Памятью матери клянусь!

— Не знала я, что вино так тебя разберет… Не пошла бы с тобой ни за что!

Хажомия не дал ей договорить. Он набросился на нее, подхватил на руки и, хрипло дыша, понес в ольшаник, подальше от проезжей дороги.

— Пусти!.. Кричать буду!.. Все село сбежится! — Талико беспомощно барахталась в объятиях Хажомии. — Пусти!..

— Люблю тебя, Талико!.. Сил моих больше нет… С ума схожу.

— Пусти меня! Пусти! Смотри — руки на себя наложу! — негромко вскрикивала Талико, отбиваясь.

А в ушах Меки ее сдавленный голос отдавался раскатами грома. Рушился весь мир! Он одним прыжком рванулся с моста на берег и прямо-таки свалился Хажомии на голову.

Тот отпустил Талико, оглянулся:

— Чего тебе нужно?

Меки молча схватил Хажомию за плечи, встряхнул и отшвырнул в кусты.

— Не бойся, Талико! — сказал он дрожащей от волнения девушке. — Я тебя провожу.

Талико ничего не ответила, поднялась с земли и как-то странно улыбнулась. И, как всегда, от нее струился едва ощутимый запах выжженной солнцем травы.

У Меки заблестели глаза: наконец-то сбылось его давнишнее желание! Вот он и понадобился Талико в трудную минуту.