Избранное - [10]

В прошлом году в бухту Лаврентия (восемьдесят километров отсюда) совторгфлотский пароход завез рабочих и материалы для постройки культбазы. Там должна быть школа-интернат для чукотских детей, больница на шестьдесят коек, ветеринарный пункт, инструктор по обучению кустарным ремеслам. Здесь, в Уэллене, говорят, что в бухте Лаврентия все уже готово. Я решил обязательно съездить туда до прихода шхун Кнудсена.

…В Уэллене ясные белые ночи.

С океана ползет туман, обволакивает подошву Священной горы. На горе день и ночь сидит дозорный чукча, бессонными глазами глядя в море. Дозорный на горе — как капитан в штурманской рубке. В море идут моржи, направляясь к лежбищам Инчауна, скользят по воде белухи, сверкая блестящими животами, раз пять-шесть в день показываются киты, прочесывая горизонт брызгами фонтанов и гребнями огромных хвостов.

Дозорный хрипло вопит:

 — Самец-морж под ветром, проходит мыс Хребет-Камень. Эй, байдара, Гемауге и Каыге, выходи, бей, убивай, бей, убивай!

В здании уэлленского рика помещаются квартиры сотрудников и маленькая тощая канцелярия. В канцелярии — два стола, пять стульев и ветхая пишущая машинка с отбитыми буквами. В официальных бумагах вместо «е» приходится ставить «ѣ», а вместо «и» — «i». Сначала это несколько затрудняло для меня чтение, но я быстро привык и освоился с этой своеобразной чукотской орфографией.

Сегодня я рылся в архиве чукотского рика. Содержание его могло бы послужить материалом для отдельной книги. Я отыскал, между прочим, отчет о состязаниях туземцев в день десятилетия Октябрьской революции — стрельба из пращи, борьба охотников и бега женщин. Первым призом были дубовые полозья для нарт, стоимостью в десять рублей. Их выиграл Посетегин — северский чукча. Затем шел кулек муки первого сорта — семь рублей — эскимос Номек и одна плитка жевательного табаку — 2 рубля 10 коп. — Уэнтэыргин. Между женщинами главные призы были распределены следующим образом: отрез на камлейку, стоимостью 5 руб. — Кильгинтеут, сахару-рафинаду 5 фунт. — метиска Кыммет и мыла 5 фунтов — Этэтынга. Тут же был подшит счет на выданные жюри состязаний, выбранному из стариков, две банки жевательного табаку и плитку кирпичного чаю.

Я вычитал у Стеллера, в «Описании земли Камчатки», следующее о религиозных представлениях современных ему камчадалов:

«В подземном мире люди живут так же, как на земле, строят хижины и амбары, ловят рыб и птиц, едят, пьют и танцуют. Так как под землей меньше бурь, снега и все имеется в изобилии, то жить там гораздо приятнее, чем на Камчатке. Величайшее счастье, которое может выпасть на долю человека, это быть съеденным хорошими собаками, так как тогда он, наверное, попадет в подземный мир. Главный бог камчадалов — Кутка, творец неба и земли. Однако они не считают его заслуживающим почитания, никогда не обращаются к нему с просьбами и не благодарят его. Наоборот, ни над кем они не потешаются больше, чем над своим творцом Куткой. В их рассказах он всегда изображается как величайший пакостник и содомит. Если бы он обладал мудростью, говорят они, то создал бы мир гораздо лучше, не воздвиг бы столько гор, недоступных скал и непроходимых тундр, не создал бы таких быстрых и мелких рек, не допускал бы продолжительных буранов. Все это произошло по вине его глупости и недомыслия».

Я присматриваюсь к странной жизни чукотского селения. В Уэллене всего сто сорок восемь жителей — восемь русских, сто двадцать пять чукчей и пятнадцать эскимосов. Чукчи Уэллена, побывавшие в Америке, усвоили в своих разговорах тон, принятый американцами, — признание превосходства белых людей перед цветными. Само слово «белый человек», употребляемое здесь, необычно и враждебно звучит для моих ушей.

Ко мне каждый день повадился приходить Мээв — сухощавый пожилой охотник, с лицом, пересеченным шрамом. В его рассказах я впервые встретился с возвеличением белых людей, «которые много умные, шибко богатые, сильно счастливые, знают, как спасти душу цветных людей, умеют верить в доброго бога».

Мээв является в канцелярию рика, где я сплю на столе, и, закурив трубку, садится рядом со мной на стул. Эти визиты вначале вызывали у меня недоумение, потому что его разговоры, в конце концов, сводятся к одной теме: «Белые люди все хитрые, они много едят и мало работают. Чукчи всегда работают, работают, работают и часто голодают. Если белый человек спит с чукотской женщиной — это хорошо. Сделает чукчанке брюхо — это тоже хорошо. Чукча любит, если его сына помогал работать белый, — сын будет богатый. Чукотские женщины очень любят белых. Ух как любят! Тебе, пока живешь здесь, надо взять жену — будет тебе варить мясо, стирать белье. Хорошая баба — чистая камлейка, на лице синий рисунок, длинные волосы, жесткие, как нерпа».

Наконец, прискучив его болтовней, я спросил у Мээва:

 — Зачем ты мне так говоришь?

Повидимому, это было невежливо — я не должен был его об этом спрашивать. Он рассердился, угрюмо задымив трубкой.

 — Ты — очень плохой. Не хочешь мою дочку — отчего не сказал сейчас. Все равно возьмет ее белый человек. Сам Чарли Карпендель хотел ее — я не отдал. Однако разве ты не понимаешь, о чем я говорю? Все равно как маленький ребенок.