Избранное - [28]

Как-то господин Цао позднее обычного возвращался из восточной части города. Сянцзы вез коляску осторожно. Перед ним лежала ровная и в этот вечер почти безлюдная дорога. Уличные фонари излучали спокойный свет. Сянцзы ускорил шаг, и тоска, которая все эти дни терзала его, словно поутихла. Прислушиваясь к своим шагам, к поскрипыванию рессор, он на минуту забыл обо всем. Холодный ветер посвистывал, дул прямо в лицо, но Сянцзы расстегнул куртку. Он почувствовал странное облегчение. Ему казалось, что он мчится как на крыльях и может бежать так без конца. Он летел все быстрее. В один миг площадь Тяньаньмынь осталась позади. Его ноги, словно пружины, отталкивались от земли. Колеса вертелись так быстро, что не видно было спиц, шины едва касались мостовой. Коляску словно подхватил вихрь.

Господин Цао, видимо, задремал, иначе он наверняка запретил бы Сянцзы нестись с такой скоростью. А Сянцзы бежал, и в голове у него мелькало: «Устану, пропотею и хорошенько высплюсь. Ни о чем не буду думать».

Неподалеку от Бэйчанцзе деревья у Красной стены отбрасывали тень на дорогу. Сянцзы хотел было остановиться, но вместе с коляской налетел на груду камней. Он упал, что-то треснуло — сломались ручки.

— Что? Что случилось? — закричал господин Цао, выброшенный из коляски. Сянцзы молча вскочил. Господин Цао тоже поднялся с земли. — Что произошло?

Перед ними громоздились камни, приготовленные для ремонта дороги, а красный фонарь почему-то не был выставлен.

— Ушиблись? — спросил Сянцзы.

— Нет… Я пойду пешком, а ты вези коляску.

Господин Цао еще не пришел в себя. Он шарил среди камней, проверяя, не обронил ли чего-нибудь.

Сянцзы поднял отломившийся кусок ручки.

— Вроде все цело, — сказал он, выкатывая коляску из камней. — Садитесь, прошу вас, садитесь.

Господину Цао не хотелось снова влезать в коляску, но, уловив мольбу в голосе Сянцзы, он согласился. Когда доехали до перекрестка, где горел фонарь, господин Цао увидел ссадину у себя на правой руке.

— Сянцзы, остановись! — крикнул он. Сянцзы обернулся — по лицу его текла кровь. Господин Цао перепугался. — Нет, нет, давай скорее! — крикнул он в растерянности.

Сянцзы, не разобравшись, решил, что господин велит ехать быстрее. Напрягая все силы, он вмиг домчался до дома. Только здесь, поставив коляску, он увидел кровь на руке господина Цао. Сянцзы хотел побежать к госпоже за лекарством, но господин Цао остановил его.

— Не беспокойся обо мне, посмотри лучше на себя, — сказал он и поспешил в дом.

Только теперь Сянцзы почувствовал боль; у него были разбиты оба колена, правый локоть, и все лицо в крови. Не зная, что делать, он присел на каменную ступеньку и тупо уставился на сломанную коляску. У совершенно новой черной лакированной коляски безобразно торчали сломанные ручки с обнаженной белой сердцевиной. Коляска напоминала красивую куклу, у которой оторвали ноги.

— Сянцзы! — громко окликнула его служанка Гаома. — Куда ты запропастился?

Он не отзывался. Эти белые осколки дерева словно вонзились ему в самое сердце!

— Да ты что здесь притаился? Перепугал меня до смерти, — продолжала Гаома. — Пойдем, господин зовет!

Когда Гаома передавала что-нибудь, она тут же высказывала свое отношение к делу; получалось это очень непосредственно, однако понять ее было не всегда легко.

Гаома была вдова лет тридцати трех, шустрая, добросовестная, работящая. В других домах были недовольны тем, что она слишком разговорчива. Зато в доме Цао полюбили эту опрятную, смышленую женщину. Она служила у них уже более двух лет, и, когда семья Цао выезжала куда-нибудь, ее всегда брали с собой.

— Господин зовет тебя! — повторила она.

Когда Сянцзы поднялся, она увидела кровь на его лице.

— Ой, страх-то какой! Что случилось? Что ж ты сидишь? Будет у тебя заражение крови, тогда узнаешь. Иди скорей! У господина есть лекарство!

Сянцзы шел впереди, Гаома, журя его, следовала за ним. Они вместе вошли в кабинет, где госпожа бинтовала руку мужа. При виде Сянцзы она так и ахнула.

— Госпожа, этот негодник здорово расшибся, — сказала Гаома, словно боясь, что хозяйка сама не заметит. Она быстро налила в таз холодной воды и затараторила: — Я знала, что этим кончится. Всегда летит как бешеный. Это рано или поздно должно было случиться. Вот и случилось. Ты чего стоишь, не умываешься? Умойся скорее, приложи лекарство. Ну!

Сянцзы стоял не шевелясь, поддерживая рукой правый локоть. Просто невероятно, как это он, деревенский парень с окровавленным лицом, попал в такой чистый и красивый кабинет. Все, казалось, поняли его мысли, даже Гаома затихла.

— Господин, найдите себе другого рикшу, — проговорил Сянцзы тихим, но твердым голосом и опустил голову. — Мое жалованье за этот месяц пусть пойдет на починку коляски; сломаны ручки, с левой стороны разбит фонарь, остальное в порядке.

— Прежде обмой раны и приложи лекарство, а потом потолкуем, — ответил господин Цао, глядя на свою забинтованную руку.

— Да, да, умойся сначала, — снова зачастила Гаома. — Ведь господин тебе ничего не говорит, так и не суйся раньше времени.

Однако Сянцзы не шевельнулся.

— Не нужно мне ничего, и так заживет. Что я за рикша! Вы мне дали постоянную работу, а я сломал коляску, ушиб вас…