Избранное - [291]

Ярослав схватил нож со стола, на котором Дора потрошила рыбу, и всадил его лежащему прямо в сердце. Потом глубоко заглянул Доре в глаза и спокойно вышел. Только услышал вопли Доры: она кричала, что в ее доме — убийство, что она вернулась с базара и нашла в своей постели труп.

Ярослав пошел к замерзшей реке. Его следы на снегу были словно огромные черные четки. Он стал кружить по льду, будто что-то искал и не находил. Но вот он остановился, пристально вглядываясь в замерзшую гладь впереди: там ворон клевал мертвого голубя. Теперь следы Ярослава уже не описывали круги: они повели по прямой — к ворону.

И снова был вечер, и школяры, бакалавры, магистры, стражники и староста сидели у Доры «Гей, гей!». Говорили об убийстве, и кое у кого было неспокойно на душе. Другие же смеялись, пили и играли в кости. А Дора опять танцевала свой молдаванский танец с обнаженной грудью, поднятыми трепещущими руками, снова из уст ее вырвался крик «Гей, гей!». И как всегда упала она в объятья ближайшего гостя, но тут же и вырвалась из них.

Это был Ярослав. Мокрый, холодный… С него капала вода, и на полу образовались лужи. Мокрые следы вели от двери, мимо лавок и бочек, до того места, где он остановился.

— Ты весь промок, Ярослав. Но дождя-то ведь нет! — промолвила Дора.

— Снег идет. На мне растаял, — ответил Ярослав.

— И руки какие холодные!

— Я замерз — стужа, — сказал Ярослав.

Он схватил Дору и обнял ее — на сей раз иначе, чем всегда. Она задрожала.

— Ты как-то не так меня ласкаешь, Ярослав, — сказала она.

Но он сжал ее еще сильнее. По ее нагому телу пробежала дрожь. Тут Ярослав взял у одного из музыкантов флейту и сам заиграл. Гости вставали из-за столов — такой странной, дикой и жуткой была эта мелодия. И барабан гремел иначе, и струны скрипок зазвучали гневными тонами.

— Быстрей, быстрей! У меня нет времени! — вскрикнул Ярослав. — Дора! Дора! Гей, гей!

И Дора начала танец — совсем новый, такого никто из гостей еще не видел. Движения Доры были замедленны, чуть ли не опасливы, было в них что-то крадущееся, умоляющее, а флейта Ярослава высвистывала тихие звуки, похожие на крысиный писк. Бубен гудел, как на похоронах.

— Гей, гей! — властно воскликнул Ярослав, и Дора пала нагим телом ему на грудь. Он швырнул флейту на пол, растоптал ее.

Потом взял Дору за руку и двинулся с ней к выходу — мимо бочек, в степенном, галантном танце. За ними тянулись мокрые следы… Двери отворились, Ярослав поманил всех рукой и вышел с Дорой на улицу. За ними на лютый мороз вышли все гости со своими собаками, и странная процессия двинулась. Поначалу над ними поднимался пар, но постепенно люди коченели от мороза и лишь еле-еле могли следовать за Ярославом и Дорой, которые все танцевали… Так вышли на реку. Светил месяц, снег был бледно-голубым. На той стороне Влтавы в перламутровой дымке выступала молочно-белая башня новой, будто с иголочки церкви.

Ярослав дошел с Дорой до середины реки. Полуголая, она даже не дрожала от холода. Ярослав не оглянулся на тех, кто за ними следовал. Одни пиликали на скрипках, другие били в барабан, вот у флейтистов от мороза перехватило дыхание — они смолкли…

Под конец над этой серой толпой на льду слышался лишь бой барабана…

Тут Ярослав с Дорой одним прыжком отделился от прочих. Замолчал и барабан.

И в этот миг изменилось лицо Ярослава. Озаренное изнутри каким-то желтым светом, оно оскалило зубы, и щеки провалились еще больше, чем, бывало, проваливались от Дориных поцелуев. Все тут поняли: перед ними — Смерть. И Смерть топнула по льду. Все отскочили, ибо лед затрещал и разошелся посреди реки, обнажив черную водную гладь. В этой проруби и исчезли плясун с танцовщицей. Лед над ними сомкнулся. А толпа, замирая от ужаса, бросилась к берегу.

Потом пошел густой снег, месяц скрылся за серой тучей, которая тяжело нависла над темным городом у зимней реки…

* * *

В тот день дул резкий северный ветер, и в королевских покоях стало холодно. Поэтому магистр Витек приказал развести огонь в итальянских каминах. И все же от повествования пана Бушека слушателей слегка знобило. Его рассказ напомнил им истории, которые зимними вечерами рассказывают детям няньки. В этих сказках фигурируют покойники, призраки всадников, коварные русалки и жестокие водяные, заколдованные принцессы и сама Смертушка, посетительница буйных пиров, осклабившееся напоминание, что прах есме и во, прах обратимся. Карл помнил картину в Пизе, которая называется «Триумф смерти». В рассказе пана Бушека Смерть танцевала — с распутной женщиной, которая совратила и довела до могилы неискушенного юношу.

Пану Ешеку не хотелось портить впечатления, которое произвел на всех троих слушателей рассказ пана из Велгартиц, все же через некоторое время он промолвил:

— Я поведаю вам сходную историю, правда, более благочестивую, как того требует мой духовный сан. Я тоже расскажу о человеке, совращенном дьяволом. Только этим человеком была женщина, более того — монахиня.

Магистр Витек удовлетворенно улыбнулся: тема ему понравилась. Однако пан Ешек предупредил:

— Не слишком радуйтесь! Мой рассказ в духе сегодняшней погоды: в нем тоже будет ветер далекого неприветливого мира. И трепещет на этом ветру жалкая девичья душа, подобная листу, уносимому суровой и неразумной силой.