Избранное - [83]

— Почему ты так думаешь?

— Да потому, что, поменявшись, человек перестанет быть самим собой. А хочется чего-то только для себя. Раз в новой жизни я буду жить за кого-то, значит, это уже буду не я. Так что вопрос исчерпан.

Судя по всему, он просто тупица и нахал, раз пристает с этакими вопросами. И вообще, навязчивый, наглый субъект. У Эшти он вызывал отвращение.

— Тогда у меня другое предложение — не хочешь ли ты заново начать свою собственную жизнь? — высокомерно продолжал гость.

— С самого начала?

— С самого начала.

— Опять ходить в школу?

— Да.

— Опять караулить подружку на склоне холма?

— Да, да.

— Опять вырвать коренной зуб и вставить золотой?

— Да, да, да.

— И в результате опять оказаться здесь, на этом самом месте?

— Само собой.

— Странно, — пробормотал Эшти и задумался.

— Сколько тебе лет?

— Сорок четыре.

— Заметь, подписав наше соглашение, ты выиграешь чистых сорок четыре года, а проживешь потом столько, сколько тебе на роду написано.

— Я уже понял.

— Вот тебе чистый лист. Заполни его. А тут мои полномочия. Хочешь поглядеть, чья подпись стоит? Ты удивишься.

— Спасибо. Мне не интересно.

Эшти замолчал.

— Ну, — продолжал приставать гость. — Что же ты молчишь?

— Это надо обдумать.

— Даю тебе пять минут.

Оба замолчали. Что-то щелкнуло, сверкнуло. Пришелец, угощая, протянул Эшти портсигар. Эшти, словно уже наученный опытом, отказался.

Гость закурил. Зажигалка была золотая.

— Я решил, — сказал Эшти спустя несколько секунд.

— Что же?

— Нет.

— Как это?

— Нет и нет.

— Любопытно. Что руководит тобою?

— Не имею понятия. А только вот тут, внутри, в глубине души, что-то шепчет: нет, нет и нет.

— Это же просто безумие!

— Может быть.

— Это же преступление — так бездумно отвергнуть полученные в дар сорок четыре года!

— Может быть.

— Полагаешь, жить по второму разу будет скучно?

— Я никогда не скучал.

— Или ты хочешь покончить с собой?

— И мысли такой не было.

— Так в чем же смысл отказа?

— А в чем смысл предложения?

— В несметном множестве радостей и удовольствий, которые тебе предстоят. Весною будет па́рить земля, зреть черешня, побегут после ливня ручьи…

— Оставим это. В поэзии я знаю толк. Оставим.

— Или жизнь тебе не по вкусу была? Неинтересна? Не прекрасна?

— По вкусу. Интересна. И прекрасна. Но…

— Но?

— Но того, что было, достаточно.

— Ты устал?

— Нет, во мне клокочет неуемная сила. Но большая часть жизни уже позади. Я ее искрошил понемногу. И это мое достижение. Теперь я ближе к цели.

— Что это за цель такая?

— Исчезновение.

— Ты в это веришь?

— Не верю, но ощущаю, и с каждым днем все сильнее.

— Значит, смерть — твоя задача?

— Не смерть, о ней мне ничего неведомо и потому нет никакого дела, не смерть, а умирание. Это уже дело мое. Через это надобно пройти однажды. Это единственная серьезная задача для всякого человека. Самый главный экзамен, который никого не минует. Вот я и рад, что уже старею, что попал в старший класс, и меня вовсе не прельщает мысль все начать сызнова. Я с благоговейным удивлением взираю на учеников, которые уже сдали этот экзамен.

— Ты его не боишься?

— Мертвым, наверно, совсем неплохо. Ведь сколько минуло тысячелетий и ни один не попросился обратно. А в самом деле, почему бы тебе не воскрешать мертвых?

— Брось шутить.

— Ну тогда я скажу, почему ты их не воскрешаешь. Потому что они не хотят воскресать. Ты будишь их всех по очереди, а они недовольно трясут головами. И твердят тебе то же, что я сейчас, — не надо, не надо.

Гость закинул ногу на ногу. Снова закурил сигарету. Небрежно заметил:

— Да, нирвана. Мне знакома эта идея. Ты не буддист?

— Нет.

— Можно полюбопытствовать, какой ты веры?

— Той, что записана у меня в метрике.

— Я спрашиваю, потому что все же хотел бы знать, во что ты веришь?

— Из моих слов это достаточно ясно.

— Без сомнения. Однако ты не прав, презирая все тебя окружающее. Я не кичлив. И признаю, что далеко не все здесь совершенно. Но тебе надо быть поскромнее. Нельзя желать невозможного.

— Я не желаю невозможного.

— Чего же ты желаешь?

— Ничего! — заорал Эшти. — Разве я тебя звал? Кто вообще тебя звал? Ты всюду шныряешь без спросу. И суешь свой нос куда не надо.

— Прошу прощения, — запинаясь сказал гость.

— Чего мне не хватало во времена Александра Великого? — кричал Эшти вне себя. — Чего мне не хватало, черт возьми, при Людовике XIV и при фараонах, при Карле V и Леопольде II? Ничего, ничегошеньки мне не было нужно. И в двухтысячном году ничего не будет нужно, и в трехтысячном, и в пятитысячном, и потом никогда ничего не будет нужно, ровным счетом ничего. Только сейчас мне не все равно, — ревел он, — только здесь. Иди отсюда, пошел вон. Пошел вон.

— Полегче, полегче, — холодно заметил гость и поднялся, словно торговый агент, не сумевший всучить залежалый товар и выставленный за дверь. — Не горячись.

— Я не горячусь, — выдохнул из себя Эшти.

Когда он встал, Эшти на мгновение увидел его лицо. Оно было белым как мел. Эшти разглядел и глаза. Большие и неподвижные.

— Значит, так, — стал прощаться гость, — давай помиримся. Дельце не выгорело, — добавил он с иронической ухмылкой, испытующе глядя на Эшти, словно на что-то еще надеясь. — Не выгорело. Не беда. Зря только пришел.