Избранное - [155]

Растерянно смотрел он, как отец входит в воду.

Лишь когда Шухайда бросил через плечо: «Можешь купаться», — Янчи поплелся за ним.

Он шел на шаг от отца. Не окунался, не плавал по-лягушачьи, как обычно, а брел по воде, ожидая отцовских указаний. Заметив это, Шухайда презрительно, угрюмо бросил:

— Трусишь?

— Нет.

— Чего ж тогда стоишь как чурбан?

У сваи, где они остановились, вода была мальчику по грудь, отцу — чуть выше пояса. Оба окунулись, наслаждаясь ласковым прикосновением теплого озера: зеленая вода вскипела вокруг них, как молоко.

Шухайда блаженствовал, им овладело задорное, игривое настроение.

— А ты, братец, трус.

— Нет.

Он тут же сгреб сына в охапку и подбросил.

Янчи взлетел в воздух и задом шлепнулся в воду. Вода, бурля, расступилась и с таинственным ропотом сомкнулась над ним. Прошло несколько секунд, прежде чем он вынырнул, фыркая и отплевываясь. В первые мгновенья он ничего не видел и тер кулаками глаза.

— Что, не нравится?

— Нравится.

— Тогда еще разок. Раз, два, — и он опять подхватил мальчика.

На «три» Шухайда подбросил Янчи с такой силой, что, мотнув головой и растопырив руки, сам навзничь ухнул в воду.

Напротив простирался шомодьский берег. Озеро сверкало, словно миллионы бабочек били по нему алмазными крылышками.

Шухайда подождал немного, как в первый раз.

— Ну, — разозлись, сказал он наконец.

Потом грозно и хрипло:

— Что за шутки? Не валяй дурака!

Тишина.

— Где ты?!

Шухайда озирался вокруг близорукими глазами, всматриваясь в даль: вдруг Янчи вынырнул где-нибудь там, он ведь прекрасно плавал под водой.

Прошло уже больше времени, чем в прошлый раз. Намного больше.

Его охватил ужас.

Рассекая воду, он устремился к тому месту, где, ему казалось, упал сын.

— Янчи! Янчи! — звал он.

Но и там, за сваей, мальчика не было. Тогда он принялся загребать руками воду, беспорядочно черпать ее с поверхности, с глубины, силясь разглядеть дно, но замутненная вода все застилала. Он окунулся с головой, вытаращив, как рыба, глаза под стеклами пенсне. Так он искал и искал — ползая по илу на животе, на четвереньках, упершись локтями, кружа, глядя по сторонам, искал неутомимо и методично, обшаривая каждый клочок дна.

Мальчика нигде не было.

Повсюду лишь вода, цепенящая монотонность воды.

Задыхаясь, кашляя, он с трудом поднялся, отдышался.

Ползая по дну, он смутно надеялся, что сын тем временем вынырнул, стоит у сваи или чуть дальше и смеется, а то и в кабинку побежал переодеваться. Но теперь-то он понимал, что под водой пробыл всего несколько мгновений, какими долгими они ни казались, и мальчик не успел бы выйти на берег.

На озере царили такой покой, такое безучастие, о каких он до сих пор и не подозревал.

— Эй! — завопил он, не узнавая собственного голоса, — Его нигде нет!

Парень на берегу, вколачивавший гвозди в лодку, приложил ладонь к уху.

— Чего?

— Нет нигде! — Прохрипел в отчаянии Шухайда.

— Кого?

— Не найду! На помощь! — закричал Шухайда что было сил.

Парень положил молоток на банку, снял брюки — не хотелось мочить — и вошел в воду. Он спешил, но Шухайде казалось, что парень едва двигается. Сам он нырнул раз и другой, на коленях обшаривая дно, отполз немного, но, испугавшись, что слишком удалился от прежнего места, вернулся, словно охраняя его. Голова у него закружилась, и, чтобы не упасть, он ухватился за сваю.

Когда парень подошел, Шухайда только хрипло дышал и не мог толком ответить на его расспросы.

Оба лишь бесцельно бродили в воде взад-вперед.

На берегу ломала руки тетя Иштенеш.

На крики сбежалось человек тридцать, принесли багры, сети, даже лодку послали к месту происшествия, что было излишним на таком мелководье.

Вскоре весть, что кто-то утонул, облетела окрестность. Уже как о свершившемся факте.

А госпожа Шухайда, посидев в садике среди турецких гвоздик, наконец отложила вязание. Она зашла в темную комнатку, где Янчи недавно искал свои трусы, и, закрыв дверь, направилась к озеру, как обещала.

Она медленно шла, заслонясь зонтиком от палящего солнца, и раздумывала: искупаться или не стоит. И решила, что сегодня не стоит. Она подошла к живой изгороди, и нить ее мыслей вдруг оборвалась, запуталась; закрыв зонтик, она кинулась бежать и бежала не останавливаясь, пока не достигла купальни.

Тут уже стояли два жандарма и гомонившая толпа, большей частью крестьянки. Многие плакали.

Мать тотчас поняла, что случилось. Заголосив, шатаясь, пошла она к берегу, к плотной толпе, в центре которой лежал ее сын. Ее туда не пустили и усадили на стул. Не помня себя от горя, она все спрашивала, жив ли он.

Мальчик был мертв. Проискав больше четверти часа, на него наткнулись прямо за той сваей, где стоял отец; когда его вытащили, сердце уже не билось, зрачки утратили светочувствительность. Врач, приподняв его за ноги и потряхивая, вылил воду, подложил под грудную клетку одежду, сделал искусственное дыхание; долго, очень долго сгибал он и разгибал маленькие мертвые руки, поминутно прикладывая к сердцу слуховую трубку. Оно не забилось. Врач побросал инструменты в саквояж и ушел.

Смерть эта, пришедшая так неожиданно и, казалось бы, так своенравно, стала реальностью — нерушимой, жестко очерченной, окаменелой, как высочайшие горные хребты.