Избранное - [2]

.

Гневному обличению разбоя фашистских расистов на оккупированных территориях Цирил Космач посвятит потом, тридцать лет спустя, прекрасные и трагические страницы своих военных новелл, романа «Баллада о трубе и облаке».

А пока, преодолевая многочисленные препятствия, с печальным юмором описанные в сборнике рассказов «Счастье и хлеб» (1946), упорный и талантливый крестьянский парень, два года проучившись в коммерческом училище, сдал экстерном экзамены за гимназический курс. Но свидетельства об окончании гимназии он получить не успел: в 1929 году, как и многие его товарищи, Цирил Космач был арестован за участие в сходках студентов-словенцев, протестовавших против бесправного положения своего народа в итальянском государстве. Он был отправлен в Рим, где после короткого суда находился в тюрьме. Подлость и алчность тюремщиков в сознании писателя ассоциировались с прожорливым отвратительным насекомым, их непререкаемая уверенность в своем праве и даже обязанности исправлять характеры доверенных им строптивцев стали темой одного из первых опубликованных произведений Космача — рассказа «Гусеница».

Публикация «Гусеницы» и еще нескольких новелл состоялась в 1936–1938 годах в Югославии, в люблянском журнале «Содобност». Любляна, главный город Словении, стала в буржуазной Югославии заметным центром движения прогрессивной интеллигенции, противостоявшей официальной политике реакционной монархической клики. Здесь и обосновался начинающий писатель, вынужденный после выхода из тюрьмы эмигрировать из Италии, нелегально перейдя границу.

Наряду с университетом, Академией наук и искусства, картинными галереями и музеями, словенскими издательствами и другими традиционными учреждениями национальной культуры, получившими возможность развиваться в самостоятельном югославском государстве, художественную молодежь привлекали в столицу Словении выставки авангардистской живописи, футуристский журнал «Танк», дерзкие постановки режиссеров Делака, Крефта и Ступицы, стремившихся идти вслед за Пискатором, Мейерхольдом и Эйзенштейном, первые шаги национального кинематографа…

Литературные заработки — хотя после выхода двух его рассказов в старейшем словенском журнале «Люблянски звон» на Космача обратила внимание критика — не были постоянными. Напряженно работавший молодой прозаик поступил на службу в торговое ведомство, взялся за переводы пьес с французского и итальянского. (Скорее всего, Космач был в годы войны одним из тех мифических переводчиков, на чье имя выписывались гонорары за давно выполненные переводы, — деньги организация Освободительного фронта, действовавшая в оккупированной фашистами Любляне, использовала для помощи партизанскому движению.) Рассказы Космача публиковались в журнале «Содобност», где сотрудничали революционно настроенные писатели, в том числе и коммунисты. Редактором журнала был видный критик Йосип Видмар — в тридцатые годы председатель Общества друзей СССР, в годы войны активист Освободительного фронта. Журнал «Содобност» объединял главным образом молодых, социально ориентированных писателей. К «социальным реалистам» — так называла в те годы критика группу революционно мысливших прозаиков, писавших преимущественно о жизни простых людей, главным образом крестьян, — относили и Цирила Космача.

У каждого из «социальных реалистов», а в послевоенное время они стали ведущими словенскими писателями, — Прежихова Воранца, Ивана Потрча, Мишко Краньца, Антона Инголича — была своя главная тема, свои любимые герои. Каждый по-своему обогатил эстетику выбранного им направления. Некоторые критики видели в них лишь представителей «областной» литературы — и в самом деле, каждый принес с собой говор и описание обычаев того края, откуда был родом. Космача-новеллиста воспринимали нередко, по традиции «областнического» мышления, как представителя Словенского Приморья.

Наиболее зоркие критики заметили, однако, в этом тонком лирике, упорно и тщательно отрабатывавшем форму небольшой, в традициях европейской прозы, новеллы, яркий самобытный талант. И если писательское «нутро» Космача было глубоко национальным («Писателем меня сделала тоска по родным местам», — признавался он), то стремление к совершенству формы, своеобразная манера философского осмысления действительности были результатом литературного самообразования, требовательности к себе, кропотливой работы над словом.

Как всякий подлинно талантливый художник, Космач всегда смотрел чуть дальше большинства современников, умел разглядеть суть вещей. Обладал он и достаточно редким в современной литературе даром говорить с читателем без «перста указующего», плача сквозь смех и смеясь сквозь слезы. Если обратиться к литературным традициям в широком смысле слова, то Космача-новеллиста следует, безусловно, признать продолжателем мопассановско-чеховской линии в европейской прозе: ясность социального зрения, четкость фабулы, филигранная проработка деталей присущи его лучшим произведениям 30-х годов.

«Человек на земле» (1935) и «Жизнь и деяния Венца Побаюкая» (1937) — грустные рассказы о судьбах неудачников, добрых и хороших людей, чьей уступчивостью беззастенчиво пользуются окружающие. В истории Жефа Обрекара, героя первого произведения, крестьянина из нищей, разоренной войной словенской деревни, в конце концов погибающего на чужбине, присутствуют черты эстетики словенского «социального реализма», с его ориентацией на изображение жизни социальных низов, с грубоватым юмором и вниманием к неприглядным сторонам крестьянского быта — наследием натурализма. Космач выступает как мастер лаконичного диалога, яркой и значительной авторской ремарки. Такова концовка новеллы «Человек на земле»: «Умер Жеф Обрекар — жалкая песчинка в мире божьем, как сказал о нем господин священник. Умер за свои мечты, за то, что не сумел рассчитать силы. Он и еще двадцать рабочих погибли во время обвала на свинцовом руднике. Похоронили его за казенный счет, и над его могилой снял свой блестящий цилиндр сам президент Французской Республики».