Избранное - [49]

в том краю раскосом

всюду большевики

кроют хаты тесом.

Ни вина, ни плетей…

Леший — медведь мой,

нынче даже детей

не пугают ведьмой.

Где прилечь?

Где присесть,

бесова невеста?

У тебя, может, есть

безработной место? —

И захныкала в нос

много слов соседних,

— Я убью, — произнес

мрачный собеседник, —

я меча не хочу,

речь скажу на тему,

как топор наточу,

свастику надену.

Нам не надо ума,

мы — средневековье,

оставайся, кума…

За твое здоровье!

* * *

Я писал не в бреду —

я не шизофреник, —

даже в Дантовом аду

не считал ступенек.

Не фантазии запас —

злые тени эти,

только сказка для вас,

взрослые дети.

Я устало дышу,

и перо сломалось…

Прочитайте — прошу,

подумайте малость.

6

До чего разозлила

господина беда!

Он лакеям трусливо

говорит: «Господа…

ждали многие годы,

что-то делать пора.

Вот пока на расходы,

так сказать, серебра».

Говорит — привечает,

жаден,

злобен,

поган,

и оружье вручает

системы «наган».

Угостил у стола их

(он окупит расход).

Господин Николаев

в гостях у господ.

Господин Николаев

может сделать один

все, чего пожелает

его господин.

К револьверу-железу

идет, как в бреду…

Прикажите — зарежу,

убью,

украду…

Буду преданным другом

и вашим слугой,

вечно к вашим услугам,

золотой,

дорогой.

План уже разработан

совсем, почитай…

Вы желаете?

Вот он,

прошу прочитать.

Как сильней и ретивей

побеждать и творить,

на партийном активе

будет он говорить.

Как поход новый начат,

про Советский Союз…

Только… (Поняли.)

…значит,

не расскажет, боюсь.

Мы подходим к решенью

смелее,

смелей, —

Киров будет мишенью

для пули моей…

И мерцает похожий

на роскошь уют…

Он встает.

Из прихожей

пальто подают.

Лихорадка и злоба,

потом торжество —

оттопырены оба

кармана его.

И на каждой ступеньке

бьют по ногам —

в левом потные деньги,

а в правом — наган.

7

И дорожная лента

сходит на нет,

это Смольный,

легенда,

Областной комитет.

Полный шума и света,

легкой кровью согрет,

секретарь комитета

идет в комитет,

по-мальчишечьи, левой

портфель охватив.

Через час заседанье —

партийный актив.

Лучший цвет Ленинграда,

весь Ленинград

будет слушать звенящий

и чистый доклад.

Слово будет, как птица,

и петь и кружить,

Он им скажет:

— До чертиков

хочется жить… —

Он идет, улыбаясь,

засмеяться готов, —

основатель заводов,

людей,

городов.

— Мы не то еще сделаем, —

скажет опять, —

где была только белая

заполярная гладь,

мы повсюду готовы,

где по шею снега,

где полярные совы

и баба-яга.

Все проклятое это

сыграет на нет… —

Секретарь комитета

идет в кабинет.

Подлой смертью подуло,

и грохот летит,

вороненое дуло

в затылок глядит.

И упал секретарь,

и качнулась высоко

вековая России

тяжелая мгла.

Это нас убивают

в затылок и сбоку,

чтобы мы их не видели,

из-за угла.

Мы их знаем, продажных,

и черных и белых,

и над ними огромная

наша гроза.

Секретарь, секретарь,

незабвенный и милый!

Я не знаю, куда мне

тоску положить…

Вьется песня моя

над твоею могилой,

потому что «до чертиков

хочется жить».

Я гляжу, задыхаясь,

в могильную пропасть,

буду вечно, как ты,

чтоб догнать не могла

ни меня,

ни товарищей

подлость

и робость,

ни тоска

и ни пуля из-за угла.

8

Песня вьется живая,

вечер весел и прост,

я иду, напевая,

через Кировский мост.

И веселого снова,

и любя, и скорбя,

молодого,

живого

вспоминаю тебя.

Я даю обещанье

провалам морей —

будет наше прощанье

возле смерти моей.

Я повсюду, где вырос

в полный рост

город Киров,

и Кировск,

и Кировский мост.

Ты могилу не вырыла,

пуля.

Живет

имени Кирова,

дышит завод.

Это жизнь боевая

которой рад.

Я иду, напевая…

Зима…

Ленинград.

1935

Последний день Кирова. — Впервые: «Новый мир», 1935, № 12. Площадь Жертв Революции — до революции, а также в настоящее время — Марсово Поле; «До чертиков хочется жить» — перефразировка известных слов С. М. Кирова из его речи на XVII съезде партии.

Начало Земли

1

Я часто думаю:

она

свободна,

невредима,

и спутница у ней одна,

ее фамилия — Луна,

меж ними мягкая стена

из голубого дыма.

А на земле плодовой сень,

и все, что видим, — наше,

сегодня день

и завтра день,

один другого краше.

Луга и реки велики,

красивы,

жатва сжата,

гуляют кони и быки,

играют медвежата.

Есть непонятные слова:

«хозяин»,

«голод»,

«деньги».

Ребенок родится едва,

встает на четвереньки,

и про такого говорят:

«Толстяк…»

Люблю потискать.

На нем младенческий наряд

по пояс

из батиста.

Ну, не наряд —

всего одна

смешная рубашонка,

и называется она

под рифму — распашонка.

Осуществимая всегда

мечта к переселенью —

морская надоест вода,

живи хоть под сиренью.

Захочешь — слушай соловья,

живешь — не худосочишь…

И вся земля

везде твоя —

шатайся куда хочешь…

Хочу, чтобы на век веков,

не лишены идиллий,

все сочинители стихов

по всей земле ходили.

Увидят девушку — споют,

в душе любовь схоронят,

и сосны над землей встают,

и каждая в короне.

О, разноцветный этот рай,

тепло небесной выси.

Захочешь жить — не умирай,

все от тебя зависит.

Ты славословие мое

прими, Земля…

Тоскую,

хотел бы видеть я ее,

огромную такую.

2

Но, золотистая, она

людьми на всякий случай

связана,

оскорблена

проволокой колючей.

Разломанная на куски

и в рассеченной коже —

дороги на земле узки

и над землею тоже.

Так повелось из рода в род,

что по равнине гладкой

любой из нас идет вперед,

но все-таки с оглядкой.

Крадется около стены,

чтоб не напали со спины.

Глаза,

биенье крови

и руки наготове.

Живет на свете лиходей,

его богатство душит —

к его услугам тьма людей

и десять тысяч пушек.

Он болен.