Избранное - [35]

человеческая, живая,

в поту и в крови,

наше время пришло,

и пора ликвидировать садик —

сей единственный,

универсальный

плацдарм для любви.

Говорите об этом своим

золотистым любимым:

садик — пусть даже райский —

еще не расчет.

И любовь переходит в жилье,

пахнет дымом,

скоро дети пойдут,

молоко голубое течет.

Шел вторую неделю

и радовал месяц медовый,

но Раисе покоя одно не дает,

почему у Сергея монеты и времени вдоволь,

водку пьет,

не работает,

песни поет.

Только знает трепаться,

гудеть по бульварам гитарой,

от вопросов легко отмахнуться,

шагая во тьму:

— Что мне ваши заводы!

Я в пивную хочу —

я не старый…

Что я — дыму не видел?

Я, может, родился в дыму…

Две недели проходят,

и третья уже на исходе,

нет Сергея — пропал,

не ложится Раиса в постель…

Он приходит с товарищами,

все ребята одеты по моде:

— Ну, хозяйка моя,

принимай поживее гостей…

Обращаясь к парням:

Их, таких — у меня — незамужних,

сами знаете сколько… —

И гости грохочут: — Ха-ха… —

Пьют коньяк,

и бушует Сергей:

— Я — домушник.

Ну, так что же!

Профессия не плоха…

Организована у Раисы

конспиративная хаза.

Золотой в ней хозяин:

— Малина хорошая… во! —

Он кричит на Раису:

— Ты дура,

ты бикса,

зараза…—

Он споил управдома…

Не боится теперь ничего.

Год проходит, гремя,

Рая глохнет от этого грома,

всё в дыму —

этот вечер в дыму —

   голубой и сырой…

Так она вспоминает

на скамейке, что против Нардома,

год уходит налево,

теперь наступает второй.

Глава шестая

Вас когда-нибудь убаюкивали,

мурлыкая?

Песня маленькая,

а забота у ней великая,

на звериных лапках песенка,

с рожками,

с угла на угол ходит вязаными дорожками.

И тепло мне с ней, и забавно до ужаса,

а на улице звезды каменные кружатся,

петухи стоят,

клювы вытянуты,

пальцы скрючены,

в глаз клевать

   с малолетства они научены.

И луна щучьим глазом плывет замороженным,

елка мелко дрожит

от холода телом скореженным,

и замечется в небе, как молния,

птица черная, птица дикая…

Только мне хорошо и уютно,

песня трется о щеку, мурлыкая.

Это в детстве.

Но даже и после,

когда на постели —

то испорчен пружинный матрас,

то бессонница —

полночь глуха…

Вдруг захочется, чтобы, баюкая, пели

про пыхтящее дерево,

про огромного петуха.

Станет полночь тепла —

одиночества нет и в помине,

песня лапкою трогает старую щеку твою,

вспомнишь детство смешное,

уснешь где-нибудь на «амине»,

на каком-нибудь «баюшки, баю, баю».

Так и Рае хотелось,

чтобы пышные плавали ели,

чтобы снег полыхал,

чтобы звезды текли над зимой…

Чтобы ей, задыхаясь, унылую песенку спели

или, все забывая, запеть и заплакать самой.

Но довольно мечтаний.

Осталось полчаса до трамвая:

разбегутся по паркам,

светя фонарями во лбу, —

вон они пролетают,

качаясь и завывая,

развозя из Народного дома

густую толпу.

Только-только хотела привстать.

Кто-то под руку…

— Бросьте!..

— Я, гражданка, по делу…

— Какие быть могут дела!.. —

Рая смотрит.

   Глаза помутнели от злости:

это в прошлом году

она неученой была.

— Потоскуемте вместе?

— Какая от этого радость?

— Радость, прямо скажу, не ахти какова,

а тоска,

может, будет немного покрепче на градус,

вот и все преимущество…

— Мало…

— А хватит пока.

Разрешите, я вас провожу!

Потолкуем о звездах,

о Васильевском острове,

можно о бирже труда,

вы понюхайте только,

какой изумительный воздух…

Вам куда?

Неужели?

Представьте, мне тоже туда…

Это — Зоологический сад,

тут живут обезьяны и тигры,

попугаи, медведи

   и разного много добра.

Вы играете в игры?

Какие вы любите игры?

Не играете?

Ну?

Неужели?

Напрасно.

Пора.

Игры нам развивают живот,

наши руки и мускулы тела!.. —

Он попрыгивал, радуясь и хохоча…

Рая тоже смеялась,

потом потихоньку запела,

головою касаясь такого большого плеча.

— Приходите на стадион. Не придете?

— Приду…

— Непременно.

Я за вами зайду.

Как ваш адрес?

— Ко мне? Не сейчас…

Мама очень больна.

Вообще у меня перемена:

мы меняем квартиру —

На Выборгской будет у нас…

— Хорошо, хорошо.

Приходите, спросите Крылова,

вам покажут.

Глядите, хорошая наша река…

Ну, придете?

— Приду, обязательно…

— Честное слово?..

— Обязательно…

— Ну, приходите. Пока.

Глава седьмая

Мутный вечер встал к окну спиною,

как бы унижая и дразня,

где-то в коридоре за стеною

примуса послышалась возня.

Что там жарят?

Рыбу в постном масле?

Вот пришло житьишко карасю…

Господи…

Скорее бы погасли…

Нет — не гаснут, а шипят вовсю.

Прогремит по улице подкова.

Проревет петух, по горло пьян, —

может, почитать чего такого,

завалиться с книгой на диван?

Нет. Темно. Вчера за неуплату

по квартире выключили свет,

а окно похоже на заплату

наших темных, безысходных бед.

Эта жизнь

большой и мелкой — всякой

гадости и горести полна…

Стол стоит дубовой раскорякой,

мухами засижена стена.

Водки выпить!

Надоела водка —

вот какая вышла ерунда:

к этим градусам привыкла глотка —

думает, что кислая вода.

Да, тоска Сергея чуть не съела —

целый день валяется один:

после мокрого по драке дела

он выдерживает карантин.

Хоть бы Рая шла скорее, что ли,

поглядеть противно —

как тюлень, —

поясницу отлежал до боли,

а переворачиваться лень.

Вот и Рая…

— Ты куда пропала? —

Прорастающие рвет усы…

— У меня делов с тобой немало:

покупала к водке колбасы…

— Черт. И к парикмахеру не выйдешь,

— Выведут.

— Покаркай у меня…

— Я не каркаю, а вот увидишь…

— Замолчи. Дай прикурить огня…

Приподнялся.

— Поскорей давай,

чтоб одна-другая здесь нога…