Избранное. Компиляция. Книги 1-8 - [1045]

Божена с мольбой подняла руки.

— Антонин… — едва вымолвила она. — Какой стыд! До чего я дошла… Как он отнесется к этому?

— Самолюбие надо отбросить в сторону, дочка. Сами виноваты… Погрузились в болото, так надо выкарабкиваться. Антонин остается Антонином. Я его ни в чем не виню. Он честный человек.

Лукаш подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.

— Это ты, Антонин? Зайди ко мне. Да, да, немедленно… Да, важное. Может быть, даже чрезвычайное, — и положил трубку. — Он сейчас будет здесь.

Божена решительно поднялась, оправила пальто и шапочку.

— Я пойду… Сам расскажи ему обо всем. Мне слишком тяжело.

Ярослав подошел к дочери и положил свои тяжелые руки на ее плечи.

— Хорошо. А ты будь мужественна и не падай духом. У тебя есть отец и друзья. Крепкие друзья, которые не покинут тебя в беде. Поняла?

Она кивнула головой. Лукаш продолжал:

— Веди себя с мужем так, будто ничего не произошло и ты не придала этой истории значения. Если он сам заговорит на эту тему, упрекни его легонько, но не проявляй ни любопытства, ни подозрений. Ты хорошо понимаешь меня?

Божена снова кивнула головой.

— Будь коммунисткой. Признаюсь, и мне в голову лезут тяжелые мысли. Боюсь, как бы не пришлось нам обоим идти с покаянной в Центральный комитет. Все может быть.

Он поцеловал дочь, и она вышла из кабинета.

2

«Да важное. Может быть, даже чрезвычайное», — повторял Антонин слова Лукаша. Что же случилось? Никогда не говорил Ярослав так взволнованно и тревожно.

Он вошел в кабинет Ярослава. Лукаш сидел, откинувшись на спинку кресла и вытянув на столе руки. Судя по выражению его лица, трудно было подумать, что он взволнован. Скорее следы усталости лежали на нем. Темно-синие глаза Ярослава смотрели печально.

— Садись, Антонин, — сказал он тихим голосом, не меняя позы.

Антонин присел.

Ярослав молчал, и не потому, что ему трудно было заговорить с Антонином обо всем, что произошло. Вовсе нет. Он решил сделать это сразу, не задумываясь, даже в присутствии Божены. Ему просто было тяжело. Стараясь не показать этого перед дочерью, совершенно разбитой горем, теперь он не только осознал, но и почувствовал всю тяжесть и значение случившегося. Самое страшное заключалось в том, что Нерич до войны был разведчиком. Одно это, а также и то, что Нерич тщательно скрывал свое лицо, заставляло предполагать самое худшее. Если он честный человек, то зачем ему скрывать прошлое? Лукаш прикрыл глаза рукой.

— Очень скверно получилось, дорогой мой, — начал Ярослав, — очень скверно… Мы попали в беду. Я и дочка.

Антонин, не понимая, смотрел на него.

— Ну-ну, говорите скорее, Ярослав… Зачем вы тянете? — поторопил его Антонин и тут же одернул себя: он никогда не позволял себе разговаривать с Ярославом на службе таким тоном.

Лукаш сильно встряхнул головой, будто отгонял назойливого слепня, и выпрямился:

— Нерич оказался не тем, за кого он себя выдавал и за кого мы его принимали.

При имени ненавистного Нерича Антонин сжал кулаки.

— Как? Что ты сказал? — вскрикнул он, не замечая того, что говорит с Ярославом на «ты».

И Лукашу было не до этой подробности.

— Именно так, дорогой, — продолжал он. — Как выясняется, до войны в Праге он был не только врачом, а еще и югославским разведчиком.

Антонин крепко схватился обеими руками за доску стола и налег на него грудью. Странную он пережил минуту. С одной стороны, все торжествовало в нем: его разлучник оказался к тому же и подлецом. С другой стороны, он испугался за Ярослава и Божену, которых это открытие не могло не задеть. Что же повторять, как дорог ему был старый Лукаш! Пусть он не понял его, пусть он доверился дочери, обидел Антонина — разве могло это пошатнуть его многолетнюю сыновнюю любовь к Ярославу? Уж слишком крепки и прочны были узы, связывавшие этих двух людей. А Божена? К ней и сейчас рвалось его сердце.

Наконец он спросил:

— Каким образом это раскрылось?

Лукаш подробно передал рассказ Божены. Он не утаил и того, что замужняя жизнь принесла его дочери одни огорчения и обиды.

Антонин не сдержался. Он сказал резко:

— Обиды? Огорчения? А куда вы смотрели? Где были вы? Ведь говорил я вам, что не лежит мое сердце к этому самозванному врачу. Но я умолял Божену подождать, не торопиться со свадьбой, проверить человека. Неужели под ее ногами земля горела?

— О том, дорогой, что они плохо живут, я узнал только сейчас. Это было для меня горькой новостью.

— Вот как!.. Значит, она скрывала? Значит, стыдилась?

— Вероятно, стыдилась, — согласился Лукаш.

— Она настолько потеряла голову, что забыла о своих друзьях. Э-эх!.. — Антонин сжал кулаки. — Никогда не доведет до добра черствое сердце!

Лукаш слушал, не говоря ни слова, сникнув под этим потоком обвинений. В Антонине говорило оскорбленное чувство, к тому же Антонин оказался прав. Конечно, он тоже не мог предвидеть катастрофы, только ревность и боль говорили в нем, но он оказался прав.

Антонин взял себя в руки. Темное, страдающее лицо Ярослава поразило его. Он перешел на деловой тон.

— Почему же вдова Пшибек скрыла от меня свое знакомство с Неричем?

Лукаш развел руками:

— Не ведаю.

— И что же будем теперь делать?

— Продумать надо. Ты подумай, и я подумаю, а вечером зайди ко мне.