Избранное - [257]

Макс. Никогда. Кто-нибудь другой может это сделать, со страху или из мести. Но ты — никогда. Уж скорее на это способен Минне, но не ты.

Младший Минне. А я и не отказываюсь. Но только если будет темно! (Подходит к двери, прислушивается и вынимает из-под подушки Старшего Минне ключ от их общего шкафа. Открывает шкаф, достает бутылку, наливает до краев кружки Макса и Кило, убирает бутылку, закрывает шкаф и снова кладет ключ под подушку.) Брат забыл свой ключ!

Поляки поют снова.

Красивые голоса у поляков, мощные, легкие. Мы так петь не можем. Это не для нас, у нас просто не хватает пороху. Да и не приучены мы к этому. Когда им хочется кричать, они кричат, а мы не смеем.

Поляки вдруг закричали хором: «Гей, гей, гей», очевидно они пляшут.

Кило (кричит). Эй, эй, эй, эй, эй-эй-гей!

Младший Минне. Эй, эй, эй! (Издает радостный визг, хлопает в ладоши и топает ногами.) Ты тоже кричи, Макс. Ну давай, сегодня же последний день сезона, сегодня праздник.

Макс (вяло). Эй, эй, эй.

Пауза.

Кило. Я поеду с вами в Эвергем. Ну, ты доволен?

Макс. Да.

Кило. Ты не настоящий рабочий, ты подонок. Но ты своего добился, и я поплетусь за тобой, как жирный пес на цепи. Почему я это делаю? (Вздыхает.) В Эвергеме будет ярмарка. Она уже началась. Карусель. Тир. Пончики. Ну что ж. Повеселимся всласть.

Младший Минне. Верно, Кило.

Кило. Когда мы здесь, мы говорим: повеселимся в Эвергеме, а когда мы дома, ноем: поскорее бы снова уехать на сахарный завод. Вот там мы по-настоящему повеселимся.

Младший Минне. Но ведь мы и вправду здесь веселимся. (Быстро и осторожно снова достает бутылку с можжевеловой водкой из шкафа, наливает в кружки Кило и Максу. Потом поднимает бутылку и смотрит ее на свет.) О-ля-ля. Минне обязательно заметит. (Добавляет еще немножко Кило и Максу, потом доливает бутылку водой и закрывает ее.) Ой, что будет, когда он сунется туда! Ой, что будет!

Макс. Твой брат уже так надрался, что ничего не заметит.

Младший Минне. Надо и мне попробовать. По-моему, здорово. (Пьет из собственной бутылки.) Мы поедем домой. (Плачет.) А нам здесь было так хорошо! Так тепло. И мы тут были все вместе. (Всхлипывает.) А теперь пришло время возвращаться в Эвергем, к тетке, и опять жить с ним в одной комнате, только с ним вдвоем, и тогда он мне словечка не скажет. Он ведь болтает со мной при других. И больше никогда не читает мне газету, как прежде. (Пьет.) Ну погодите! В один прекрасный день я подожгу эту чертову хибару!

Макс. Это ты уже говорил сто раз. Подожгу эту хибару, а потом уйду и ни за что не вернусь туда. Буду бродить по дорогам, и никто не пойдет следом за мной. И рядом тоже никого не будет. Мне никто не нужен.

Младший Минне. Но я вовсе не уйду. Наоборот, я буду стоять и смотреть. Смотреть, как поднимаются клубы дыма, слушать, как трещит дерево. Вот рухнула крыша! Брат и тетка остались в горящем доме, они не смогли выбраться, ведь я запер все двери. Дым, дым! Вся улица полна дыма. А когда он уляжется, я увижу, что от дома ничего не осталось, кроме груды черных обожженных камней, и тогда я уйду. Пойду на то футбольное поле в Кнесселаре, туда, где спала та женщина. Я пойду к ней, говорю я вам! Хотя это было так давно. (Пауза.) И ведь мне больше не представится такой случай. После того как я поджег скирду сена у Ферсхуренов, брат всегда настороже. Он всегда уносит спички в кармане.

Макс. Но ты же можешь купить другие. Полфранка за две коробки.

Младший Минне (возбужденно). Да, да. А где их купить, Макс?

Макс. В любом магазине, остолоп. У Жанны на углу.

Младший Минне (сопит). Мне боязно.

Макс. Я так и знал.

Кило. Ты знаешь все, тощий мерзавец? От тебя ведь ничто не укроется? Хотелось бы мне увидеть, когда кто-нибудь поймает тебя и загонит в угол.

Макс. Такого никогда не случится. Я не даю воли своим чувствам. У меня трезвая голова, я всегда начеку. Дайте-ка мне еще выпить, ребята. Моя бутылка пуста.

Кило. Нет, не получишь.

Макс. Тогда я встану и возьму себе еще одну. (Достает новую бутылку из-под своей кровати, откупоривает ее и пьет.) Это уже третья. Ну, ты наконец надрался?

Кило. Это ты надрался.

Макс. Я вижу тебя не очень отчетливо, что верно, то верно. Ты смотришь на меня сердито. Ты злишься на меня, я знаю. Но это пройдет. Поверь, через день-два в Эвергеме ты увидишь все совсем другими глазами и в ином свете. Воспоминания очень быстро теряют свою остроту. (По нему, как, впрочем, и по двоим другим, видно, что они все больше пьянеют; у Макса заплетается язык. Он встает, подходит к кровати Кило.) Я сделал это ради тебя, Кило. Когда я остался с ней в гостинице в Компьене и она начала прыгать, словно карп на сковородке, я все время повторял про себя: я делаю это ради него. Я должен преподать ему урок, должен доказать ему, что он ошибается, что он попусту растрачивает себя. Я должен причинить ему боль ради его же блага. Ты слишком хорош, Кило, для того чтобы тебя использовали женщины такого сорта. Есть один-единственный человек, который никогда — слышишь, никогда! — не будет использовать тебя, который испытывает к тебе искренние добрые чувства. И этот человек — я. Моя мать и ты — вот все, что мне дорого на этом свете. А теперь отвечай.