Избранное - [12]

Диктант подошел к концу. Учитель написал на доске текст, который предлагалось перевести. По крыше спортивного зала к небесам карабкались рабочие и тянули за собой кабель. Они напевали какой-то марш.

Учитель Перевалил через полдень, гласные тянулись, занятия вели его от пятого, Естественнонаучного, к третьему — Латинскому, бандиты за партами отвечали вяло, то и дело запинаясь, и вели себя согласно обычаям и нравам враждебного лагеря. В который раз он вытер доску липкой, мерзко пахнущей тряпкой, потер одну о другую ладони, стряхнул серые катышки грязи в мусорную корзину, и тут, за несколько минут до звонка, в класс заявился Директор с только что зажженной сигаретой во рту. Он похлопал по щеке толстого Ферлинде, прошел через весь класс и неподвижно застрял позади последней парты, не кивнув, не подав какого-либо знака, не произнеся ни единого слова. Что, ему трудно было подойти к кафедре? Директор, видя, что учитель не двигается, наконец кивнул. Давай-давай, бедолага, можешь заканчивать свой урок, пока не прозвенел звонок. Очнись же ты, ну, пошевеливайся! Гладковыбритая голова жадно заглотнула карамельку.

По знаку учителя ученики мягче обычного откинули крышки парт, тише обычного поднялись и, перешептываясь, потянулись в коридор. В пустом классе, когда учитель закрыл окно, Директор сообщил, что сегодня вечером собрание, куда докладчика (Его! Директора! Уважаемого докладчика!) кто-то должен сопровождать. Учитель промямлил, что он от шести до семи дежурит в зале для рисования. Так у вас времени более чем достаточно, резюмировал Директор, который знал, что учитель в разводе с женой и наспех ужинает в дешевых ресторанах.

Зал для рисования располагался ниже площадки для игр, это был подвал со стеклянными стенами, врезанными в середину кирпичного цоколя огромного здания. Учитель, сидя на возвышении, решал кроссворд из газеты и наблюдал, как солнце сползает за крыши. Включили свет, и безопасное помещение сразу превратилось в ядовито-зеленый аквариум. Скрипели перья, шелестела бумага; духота, меловая пыль, склоненные ребячьи головы; охотнее всего учитель остался бы здесь, пока окончательно не стемнеет. Он сходил бы на кухню и попросил кофе, но на кухне тут же решат, что он хочет сэкономить за счет Общины и Государства. «Что со мной?» — спросил себя он. Прошло немало времени, пока наконец три вандала из Риторического класса, разом вскочившие с мест и бесцеремонно загалдевшие, не обратили внимание учителя на то, что на часах уже семь. Другой преподаватель не преминул бы сказать со своего возвышения: «Господа хорошие, вы покинете класс не раньше, чем я вам разрешу», а Директору стоило лишь бровью повести: «Господа!..», однако, прежде чем учитель успел хоть как-то собраться с мыслями, весь класс уже последовал примеру трех верзил. Учитель скатал трубочкой газету и сунул ее в корзину для бумаг. Ему ужасно захотелось бросить туда же зажженную спичку, но бумага в металлической урне была плотно утрамбована и завалена апельсиновыми очистками, так что огонь бы не занялся, да и стояла урна на бетонном полу. Между учениками, которых ему ничего не стоило разогнать одним властным окриком, учитель протиснулся к выходу. Улица дохнула на него холодом, небо начинало темнеть.

Оставив позади наглую свору, учитель побрел в гостиницу; он шел медленно, втянув голову в плечи, сразу став лет на десять старше. Я уже готовлюсь к пятому десятку. Никто из знакомых не повстречался ему на пути. Лениво провожая глазами женщин, он купил сигареты в маленьком магазинчике на Албертдейк. Продавец, разгрызавший что-то передними зубами, сообщил, что сегодня вечером в Курзале ожидается большой наплыв народа — самое время сдавать комнаты, поскольку явно сыщутся господа, которые за ночь успеют сменить три костюма и трех женщин. Затем он совершил нечто из ряда вон выходящее: подарил учителю два коробка спичек.

Подобно тому как маньяк-убийца инстинктивно стремится на место, где позже он надругается над своей строптивой невестой, Виктор Денейс де Рейкел, учитель, в тот вечер выбрал такой путь, чтобы пройти мимо Курзала. Окна пестрели афишами. С купола свешивались флаги Бельгии и Франции. В неоготической арке над входом на мерцающих нейлоновых нитях раскачивался гигантский белый кролик с человечьими глазами (купленными в «оптике», где самые желанные клиенты — одноглазые?). Радужная оболочка глаз отражала свет, белок с голубоватым отливом напоминал снятое молоко. Усы, тоже нейлоновые, были позолочены, а на кончике хвоста горела электрическая лампочка. Кролик двигался, хотя в городе не было ни ветерка. Вероятно, его только что подвесили и игривый монтер напоследок качнул его как следует. Кролик улыбался. С удивлением разглядывая снизу шерсть животного, казавшуюся в неоновом свете спутанной и всклокоченной, учитель вдруг представил себе, что внутренности у кролика тоже совершенно натуральные и состоят из мягкой теплокровной массы и что вот сейчас этот кролик, высвободившись из нейлоновых нитей, смачно плюхнется на учителя со сводчатого потолка и накроет его голову наподобие тяжелой, влажной и теплой подушки, густая кашица потечет по его ушам, и игольчатая щетина нейлоновой шерсти полезет в глаза. Учитель спешно покинул портал.