Избранное. Исторические записки - [127]

У немцев для таких вещей существуют два метких слова: hineininterpretiren[38] и hinausinterpretiren[39]. Г. Шестов своей интерпретацией навязал Достоевскому половину своих мыслей и потому роковым образом принужден был объявить три четверти души Достоевского несуществующими или существующими только номинально. Он верит Достоевскому только тогда, когда это ему удобно, и трем четвертям его слов не верит: знаем, дескать, это всё хитрости, нас не проведешь. Достоевский сказал о себе: «Вопрос, который всю жизнь меня мучил, – вопрос о существовании Бога»; казалось бы, при общей характеристике мировоззрения человека как можно игнорировать столь определенное признание? Г. Шестова оно нимало не беспокоит. Он даже приводит известное место из «Дневника писателя» за 1873 год, где идет речь о невозможности любви к людям без одновременного признания бессмертия души, но лишь затем, чтобы еще теснее отождествить Достоевского с Иваном Карамазовым, не признающим бессмертия души; он цитирует слова Достоевского о том, что человек не может существовать без высшей идеи, и что высшая идея на земле одна, и именно идея о бессмертии души человеческой^3*, а потом читатель с удивлением узнает, что под «высшей идеей» Достоевский разумеет «закон» эгоизма: pereat mundus, fiam³ и пр. и пр.

В трех последних книжках «Нового пути» за прошлый год напечатано обширное исследование г. И. Вернера о типе Кириллова в «Бесах»^4*, посвященное формально тому же предмету, что и книга г. Шестова, – сравнению Достоевского с Ницше в центральном пункте их мировоззрений. На наш взгляд, г. Вернер дал единственно правильное решение вопроса. Недостаток места, к сожалению, мешает мне обстоятельно познакомить читателей с этой превосходной статьей и заставляет ограничиться изложением ее основных мыслей, насколько они касаются Достоевского.

Автор исходит из того взгляда, что в Достоевском всю жизнь боролись два глубоко разнородных течения, и хотя формально он всегда стоял безусловно на стороне одного из них и отвергал другое, но на самом деле внутренняя борьба не была в нем решена: он исповедовал веру Христа, но в нем жил и антихрист, которого он не мог убить в себе никакими усилиями воли и разума. Это свое – если можно так выразиться – отрицательное мировоззрение Достоевский, по справедливому мнению автора, и воплотил в лице Кириллова.

Два чувства направляют мысль Кириллова: глубокая жалость к страданиям человека и непоколебимая вера в силу и благородство человеческого духа; он ищет средств, чтобы обеспечить человеку счастье и истинную свободу. Человек должен быть абсолютно добр, а не только из страха наказания или надежды на награду, и абсолютно счастлив уже на земле. Этой целью определяется ход его теоретической мысли.

Он исходит из анализа современной (христианской) веры. Он видит в ней плод безнадежного пессимизма, порождение мысли и воли, которые, отчаявшись в самих себе, отвергли земную жизнь во всех ее проявлениях. Но, отвергнув эту жизнь, человечество не выдержало своего пессимизма до конца и создало себе в утешение загробную жизнь, в которую и перенесло центр тяжести своей духовной жизни. Сделав «тот свет» местом осуществления лучших надежд человека, религия естественно должна была придать ему руководящее значение для всей земной жизни человека, должна была заставить человека постоянно соображаться с требованиями этой будущей жизни. Требования же эти для большинства людей неисполнимы; поэтому идея «того света» не только не доставила человеку утешения, но еще легла на него тяжелым бременем, связав его волю, ум и сердце и сделавшись для него неиссякаемым источником страданий и ужаса. Это наблюдение приводит Кириллова к мысли о необходимости отвергнуть идею загробной жизни, не ради ее логической несостоятельности, но ради приносимого ею вреда.

Но идея загробной жизни неразрывно связана с идеей личного, вне нас сущего Бога; страх смерти – не что иное, как страх встречи с Богом лицом к лицу. Отвергнув идею бессмертия души, Кириллов необходимо должен отвергнуть и идею Бога. Между тем он признаёт последнюю единственно сообщающей внутренний смысл и разумную связь всем мировым явлениям, а следовательно, логически необходимою. «Без этой идеи (идеи Бога) мир является для Кириллова бессмысленным хаосом разрозненных явлений, не стоящих ни в какой связи друг с другом, – явлений, которые невозможно ни понять, ни оценить, так как нет основания, стоя на котором можно было бы производить эту оценку, нет точки опоры, от которой можно было бы отправиться. Самое познание вещей и явлений внешнего мира было бы невозможно при таких условиях, так как не было бы единства внутренней жизни человека, не было бы единства его я».

Итак, чтобы уважать себя и сознавать окружающие его жизненные явления объединенными разумной связью, человек необходимо должен сохранить идею Бога. Значит, задача Кириллова сводится к тому, чтобы отыскать такую идею Божества, которая не влекла бы за собою признания будущей жизни. Эту задачу он вполне разрешает, заменяя вне нас сущего и от нас независимого Бога идеей Бога, живущего в нас и тождественного нашему