Избранное - [19]

— Этого Геза не спрашивает, — ответил за меня Карой. — Он хорошо знает, что старостой может быть только венгр. Этого лишь дураки не знают.

Микола молчал.

Решили, что один Микола будет разбойником, мы трое будем жандармами.

Игра продолжалась недолго. Разбойника мы поймали. По берегсасским правилам этой игры поимкой преступника игра кончается. Но в Сойве правила были другие. Мои двоюродные братья набросились на пойманного разбойника с кулаками. Либо Миколе так же, как и мне, не было известно о таком продолжении игры, либо он его не признавал, но когда Карой ударил его кулаком по голове, он ответил такой оплеухой, что Карой зашатался. Тогда Дёрдь бросился на Миколу сзади. Началась настоящая драка. Двое против одного. Я собирался уже помочь бедному разбойнику, не считаясь со своим жандармским чином, как Карой закричал:

— Бей грязного русина!

— Вперед, венгры, ура!

Сейчас уже три боевых венгра били русина.

Микола пошел домой с разорванными штанами и с окровавленным носом.

Было время обеда, мы тоже пошли домой. Дома уже знали про мою верховую езду на Латорце. Я ждал большой бури, но ошибся. Дядя Филипп только и сказал мне:

— Очень хорошо, Геза, что ты умеешь плавать. Но заплывать следует только в такие места, откуда можно выбраться.

Буря, которую я ждал, разразилась совсем с другой стороны.

Когда няня Маруся увидела порванные штаны и окровавленный нос своего сына, она его основательно допросила, где он был и что делал. Микола рассказал все.

— Ах, вот как! — крикнула она в ярости. — Так ты думаешь, я повела тебя к моему Гезушке, чтобы ты с ним дрался? Подожди, сукин сын, подожди!

Схватив Миколу за ухо, Маруся привела его в дом Севелла, чтобы он попросил у меня прощения.

Мы сидели еще за обедом, когда появилась сердито кричащая Маруся со злобно молчавшим Миколой. Дядя Филипп с трудом понял путаный рассказ Маруси, но в конце концов все же разобрал и сказал более громким, чем обычно, голосом:

— Оставьте Миколу в покое, Маруся! Я попрошу за него прощения.

Он погладил белокурую голову Миколы, потом положил на тарелку кусок торта и протянул его мальчику.

— Кушай, Микола!

Покачав головой, Микола дал понять, что торт кушать он не желает.

Дядя Филипп пожал ему руку.

— Все в порядке, Маруся. Я попрошу прощения за Миколу. Идите домой, а Миколу не трогайте.

Перед уходом няня Маруся поцеловала меня в голову.

— Почему вы побили Миколу? — спросил очень строго дядя Филипп, когда мы остались одни.

Молчание.

— Почему вы побили Миколу?

Карой и Дёрдь толкали друг друга. Каждый хотел, чтобы говорил другой, но оба молчали.

Я решил ответить:

— Потому что он русин!

— Потому что он русин? — удивился дядя Филипп. — Разве поэтому его нужно бить?

— Да, надо! — ответил я, громко крича, чтобы скрыть испуг. — Микола русин, а мы венгры.

— Гм… Значит, вы побили Миколу только за то, что он русин, а вы венгры. Недурно! Скажи мне, Геза, ты всех русин перебить собираешься только потому, что ты венгр?

— Всех русин, — ответил я в бешенстве, — и всех не венгров…

— Хороший план, умный план! — сказал дядя Филипп. — Ну, начинай! Как тебе известно, я еврей, испанский еврей. Значит, не венгр. Твоя тетя — австриячка из Тироля. Значит, тоже не венгерка. Няня твоя — русинка, русин и отец Миколы, который на своей спине вытащил тебя сегодня из воды. Пока, я думаю, достаточно. Ну, вперед, венгр, ура! Бей нас!

Несколько секунд я пристально смотрел в глаза дяди. Потом расплакался.

Дома, когда я плакал, — а случалось это главным образом лишь в тех случаях, когда мне почему-либо было стыдно, — отец или мать обязательно сразу же начинали утешать меня. Отец — деньгами, мать — поцелуями и вкусным компотом.

Дядя Филипп не утешал меня. Вместе с тетей Эльзой он вышел из комнаты. Ребята давно убежали, и я остался один.

Я отправился в ту комнату, где на стене висели два портрета, и, свернувшись калачиком на диване, плакал, пока не заснул.

Выборы старосты

Проснувшись, я увидел дядю Филиппа за столом.

— Иди сюда, Геза, — сказал дядя, заметив, что я проснулся. — Я хочу тебя представить его преподобию, господину Недьеши. Вот мой племянник, Геза Балинт, самый пламенный из венгров всего земного шара!

Его преподобие, улыбаясь, протянул мне руку.

Венгерский пастор Сойвы был человеком огромного роста. Его бритое лицо напоминало не столько лицо пастора, сколько солдата. Значительно позже дядя Филипп сказал как-то, что Недьеши похож на провинциального актера, который играет роль столичного офицера.

Его маленькие, глубоко сидящие глаза были неопределенного цвета; вероятно, он сам не мог бы сказать, какого именно. Волосы редкие, каштановые.

— Садись рядом со мной, сын мой, — сказал Недьеши, усаживая меня на один из пустых стульев. — Надеюсь, из гнезда куруцов, Берегсаса, ты привез с собой боевой дух. Здесь, в пограничном районе, он очень нужен.

— Ну, что касается боевого духа, — сказал дядя, — то у Гезы недостатка в нем нет. Он только вчера вечером прибыл в Сойву, а сегодня уже «выкупался в русинской крови».

Дядя Филипп рассказал, как мы побили Миколу и чем я оправдал наш поступок.

— Вот вам настоящий куруц — Геза Балинт!

Недьеши улыбался.