Избранное - [233]

Или это ты склонилась над своим сыном, Армения?

ЖИВИЦА

Деревья светились. Фронт был далеко, я шел по лесу во весь рост, и меня не тревожил свет в ночной мгле, идущий от белых деревьев.

Чем-то бесконечно близким и родным веяло от этих берез, от шороха листьев, от всего леса, так непохожего на тот какой я видел в моем Карабахе…

Здесь был лес без подлеска, сплошь из берез. Нет, вру. Была еще одна пленница — ель, которая рядом с высокой белой березой казалась недоростком. Но я знал — у этого недоростка свои преимущества: израненная ель сама себя лечит, выделяя смолу, которая и заживляет рану. Красивая береза лишена такого счастливого свойства. И поэтому, наверное, хвойные деревья долговечнее лиственных. Война пришла и сюда. Лес обстреляли из тяжелых орудий. Я с трудом узнал его. Здесь снаряд отсек вершину, там дерево выворочено с корнем. А раненая береза умирала от ничтожной царапины.

И вдруг среди печального запустения я вижу нетронутое дерево, словно войны и не было. Я подхожу ближе. Ствол его весь иссечен осколками. Зацепило даже корни. Но дерево выталкивало куски металла из ствола и заливало их следы спасительной живицей. Ба, да это ты, дружище ель. Как я мог забыть тебя!

Ель стоит и поныне, как и в тот благословенный час, когда леса еще не коснулась война.

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ

Под вечер, с котелком в руке идя на кухню за ужином, я встретил девушку со снайперской винтовкой за спиной.

Было холодно, втянув голову в поднятый воротник шинели, она подошла к двум другим девушкам, тоже со снайперскими винтовками, стоявшим у разрушенной избенки, и сказала им:

— Такая большая станица, и ни один дом не улыбается нам.

Двух девушек я не разглядел, вернее, не задержали они мой взгляд, но ту, которая сказала эти слова, я запомнил. У нее был маленький носик, чуть-чуть вздернутый кверху, налитые круглые щеки, прихваченные морозцем, и большие прищуренные глаза с длинными ресницами. От всей фигуры девушки веяло нетронутой юностью.

Пошептавшись, девушки завернули за угол, и я пошел своей дорогой…

Я жил на окраине станицы. Наша часть саперная, мы наводили близ станицы мосты. Хозяйка моя, сердобольная, хлопотливая старушка, вместе со стариком перебралась в переднюю, ближе к печке, уступив мне двуспальную кровать. Это было время нашего наступления на Кавказе: наши войска бесконечным потоком шли через станицу на запад. Стояли зимние морозы, и в хату то и дело вбегали погреться бойцы, а то и переночевать.

Ночью к нам постучались. В темноте звякнула щеколда двери. Вошедшие долго топтались у порога, должно быть отряхивая с себя снег. Вспыхнул огонек спички, и через открытую дверь я увидел знакомые лица. То были девушки-снайперы, которых я видел на улице.

— Вот и улыбнулся вам дом, — крикнул я через комнату.

Хозяйка устроила их спать на полу в моей комнате. Я дал им шубу. Девушки сразу уснули.

Уснул и я. Проснулся среди ночи от шороха шагов. Я слышу, в тишине топ, топ. Ко мне шла девушка. Она остановилась у моей кровати и тронула меня за плечо.

— Мне там холодно, можно на кровать? — говорит шепотом девушка.

Я отодвигаюсь. Ощупью отыскивая край кровати, она влезла на постель.

— Я буду у стенки, — сказала она. — Только, чур, без баловства.

Девушка скользнула под одеяло.

Конечно, это она, та, что с длинными ресницами, которая приглянулась мне накануне. Немного погодя я спросил:

— Как тебя зовут, девушка?

— Не надо. Зачем это тебе? Ведь мы все равно никогда больше не встретимся.

Я не стал настаивать.

Вскоре девушка уснула.

А я сомкнуть глаз не могу, разбирает любопытство, хочется узнать, кто она, моя ночная подруга. Я некурящий, спичек при себе не держу. Долго я томлюсь в ожидании рассвета.

Увы, это была не та, за кого я ее принял.

Рядом со мной лежала незнакомая девушка. На ее широком, усеянном зернами веснушек лице застыла счастливая улыбка. Она, как и я, должно быть, мысленно обнимала и ласкала другого, с которым, может быть, разлучила война.

Неслышно я одеваюсь и выхожу из хаты, чтобы, проснувшись, она не увидела меня и не разочаровалась так же, как я.

МАРО

Она служила младшим приемщиком на почте.

Когда наша Мария, стоя у деревянного ящика, раскидывала по клеткам письма-треугольнички, две русые косички, выбегавшие из-под платка, казались струйками родниковой воды, падавшими с горных вершин.

Наша часть — тыловая, нас девушками не удивишь. Но все же, когда у нас на почте появилась Мария, все солдаты как-то подтянулись. При ней мы лишнего не говорили, а при других девушках, случалось, распускали языки: нет-нет кто-нибудь да ввернет анекдотец. Девушки обижались. Они не терпели фамильярности.

Перемены произошли и в посетителях. Кто из бывавших на войне не помнит военно-полевую почтовую станцию — ППС, как называли ее фронтовики? Не успеешь пристроить на новом месте сортировочный ящик, как уже у блиндажа толпится народ в ожидании почты. Это военные почтальоны, они несут письма и газеты в полки, батальоны, роты.

Удивительный народ — военные почтальоны. Где бы ни стояли, где бы ни настигла их ночь, без координат, без адреса, они находили нас.

Но это между прочим. Не об этом сейчас разговор. Итак, с приходом Марии произошли большие перемены в посетителях. Вернее, в составе посетителей. Обычно за почтой приходили почтальоны по должности, рядовые бойцы, сержанты, старшины. И вдруг среди погон гладких, без знаков различия, и погон с поперечными нашивками засверкали звездочки…