Избранное - [200]

Мы вышли из круга. Село Нахчиваник, как все карабахские села, живописно расположилось на горе, на самой ее верхушке.

Отсюда, с этой высоты, стремительно падает вниз по косогору узкая белая дорога, которая тут же, на глазах, нырнув в густой тутовник, начисто исчезает, чтобы через несколько минут вынестись на равнину, хорошо обозреваемую из села, особенно если смотреть на нее с плоских крыш домов.

Когда мы ухо к уху, придерживая коней, проехали по селу, я успел поймать на себе завистливые взгляды нахчиваникской ребятни, хлынувшей на кровли.

Также тихо, не опережая друг друга, мы въехали в сады.

— Давай начнем, малыш.

И скомандовал:

— По-е-хали!

Я пригнулся к шее лошади, делая вид, что пустил ее во весь опор, а сам придерживал ее. Жеребец мой злился, что я сдерживаю, но подчинялся. Мой противник легко обогнал меня, скакал на почтительном расстоянии впереди меня и, должно быть совершенно уверовавшись в свою победу, умерил ход своего разомчавшегося скакуна. Успокоив коня, сам успокоился. Привстал на стременах, выпрямился, посмотрел назад, на село, и, задвинув папаху к затылку, громко запел, считая дело конченым.

Этой минуты я и ждал. Жеребец мой, получив полную свободу, будто расстелился по земле. Мой великовозрастный соперник не сразу догадался о моей хитрости. Он обернулся на приближающийся неистовый стук копыт позади себя, оборвал песню, взмахнул камчой и, отчаянно нахлестывая коня, ринулся за мной, но было уже поздно. Припав к шее коня уже по-настоящему, я ветром пронесся мимо него.

Противник мой что-то кричал за спиной, требуя остановить коня, что не перенесет такого позора, что я обманул его. Он даже два раза выстрелил мне вслед, чтобы устрашить меня, но куда там. Я несся и несся на виду у всего села впереди, пока дорога, к счастью, снова не нырнула в сады.

Победа была полная!

— Этот сосунок обманул меня. Я требую реванша, — неистовствовал потерпевший поражение нахчиваникский макар-баши.

Тогда в круг на своем аргамаке въехал Бениамин, наш макар-баши.

Через минуту они скрылись в садах. Все с нетерпением смотрели на равнину перед селом, на которую вот-вот должны вынестись скачущие. И каково было нам, норшенцам, когда во всаднике, отставшем от соперника на несколько шагов, мы узнали Бениамина, нашего макар-баши. Бениамин проиграл, опростоволосился, осрамил нас всех. С какими глазами мы теперь вернемся в Норшен?

И виною всему был я. Я не сказал о моей хитрости, о тонкостях моего обмана, принесшего мне легкую победу, тем самым усыпил бдительность Бениамина, дезориентировал его.

Простите, мои земляки, за этот обман, стоивший Норшену так дорого!

УЛЫБКА, ПОДАРЕННАЯ ЛЮДЯМ

Три тяжелые, плохо отесанные каменные ступени ведут в невзрачный домишко, похожий на сарай. Когда-то я входил в этот домишко затаив дыхание, усердно почистив подошвы о железный скребок, вбитый у самого входа. Должен признаться — столь подчеркнутое усердие и несомненное почтение к этому дому имели под собой прозаическую почву. Здесь располагалось степанакертское отделение Союзтранса, к которому приезжий человек не может быть равнодушен. В то время, о котором идет речь, приобрести билет на автобус было все равно что нынче получить место в космической ракете. И заправлял этим заведением Артем Айрапетович Арутюнян — Артем-даи, как называли его в Карабахе…

У каждого города свое неповторимое лицо. «Лицом» Степанакерта долгое время был Артем-даи, начальник степанакертского отделения Союзтранса…

Контора Союзтранса находилась у въезда в город, на улице, которая существовала еще в воображении архитектора. Теперь улица застроилась, двинулась дальше, оставив позади даже Ноти-Чан — местечко, находящееся далеко за чертой города. Теперь Ноти-Чан, который был степанакертской Камчаткой, считается чуть ли не центром. Вот как размахнулся наш город!

Каждого приезжего неизменно встречал и провожал сам начальник конторы Артем-даи. Отъезжающим желал доброго пути, призывая быть великодушным, не поминать лихом, простить, если что было не так. А если вы только прибыли, найдет он для вас сердечные слова, чтобы приветствовать на карабахской земле, где вас ждет несомненная удача.

С приезжающими дело ясное: они еще не изведали всех церемоний, связанных с приобретением обратного билета, и благодушно принимали чистосердечные изъявления гостеприимства. Но как мог Артем Айрапетович подойти к пассажиру, прождавшему этой счастливой минуты отъезда день, два, а может быть, все три, сказать ему положенные, безмятежно радушные слова, не боясь наскочить на грубость? А вот подходил, говорил людям добрые слова на прощанье, и ничего. Ни одной грубости. Даже благодарили.

— Как? — удивитесь вы. — После всего того, что произошло? После стольких часов, дней ожидания… Еще благодарность!

Сразу видно, что вы не знали Артема-даи, не встречались с ним.

Представьте себе ширококостного пожилого человека с задушевной улыбкой, которая не сходит с полных губ. Теперь вместо этого большого улыбающегося человека тесную конуру, отгороженную от внешнего мира доской с круглым отверстием — окошечком для общения с постоянно бодрствующей толпой. Это и есть контора Союзтранса. Единственное ее украшение — зеленая коробка телефона, висящая над маленьким, игрушечным столом. Все здесь казалось игрушечным — стол, телефон, сама контора, — настолько был громоздок ее владелец.