Избранное - [95]

— Боцман, — снова обратилась к нему Мария, кивнув в сторону Аввакума. — Если я прикажу тебе привязать этого человека к главной мачте корабля, ты это сделаешь?

— Сделаю, ваше благородие! — твердо ответил «боцман» с видом человека, у которого слово не расходится с делом. Но, взглянув краешком глаза на Аввакума, он добавил: — Только вы, ваше благородие, лучше велите мне этого не делать, а то как бы его милость не вышвырнула всех нас за борт, честное моряцкое слово!

— Вот как?! — воскликнула с напускным удивлением Прекрасная фея, и в голосе ее прозвучало удовлетворение. — Неужто он такой страшный человек?

— Настоящий морской волк, — убежденно ответил «боцман». — У меня, ваше благородие, глаз наметан, я узнаю людей с первого взгляда. С кем только мне не приходилось иметь дело в свое время!

— Ладно! — махнула она рукой. — Не станем его привязывать к мачте. Честно говоря, у меня нет особого желания очутиться за бортом. — Она улыбнулась. — Но ты, боцман, пока не сказал, чем собираешься засвидетельствовать свое почтение.

— Отменным шницелем, ваше благородие! Золотистым, с хрустящей корочкой, с картошкой, поджаренной на чистом сливочном масле!

— Я удовлетворена, — одобрительно кивнув, сказала Прекрасная фея. — И готова проглотить твое «почтение» с огромным аппетитом. Сегодня я голодна, как никогда. А пока сходи вниз и принеси нам немного крутого теста.

Когда приказ был выполнен, Хари принялся демонстрировать свое искусство. Меньше чем за пять минут он сделал из теста и спичек две фигурки. Одна из них изображала балерину, которая, выше чем надо подняв юбку, делала пируэт. Несмотря на то что это был гротеск, фигурка очень напоминала Прекрасную фею. Другая фигурка, которую он почернил, настрогав графита со своего карандаша, представляла собой рослого мужчину в широкополой шляпе и в свободном пальто. Человек сутулился, но голову держал прямо, мрачно глядя перед собой. Да и весь его облик был до того мрачен, что ничего хорошего не сулил.

— Балерина — это, конечно, я! — заявила Прекрасная фея, разглядывая фигурку с неподдельным восхищением. Нескромно поднятая юбка не производила на нее никакого впечатления. Она даже не замечала этого. — Уж очень похожа на меня. — Она не переставала вертеть в руках миниатюрную фигурку. — Здорово схвачено. Ювелирная работа! — Остановив затем взгляд на мрачном человечке, Мария замолчала.

— А этот субъект, видимо, не слишком счастлив, — сказал профессор.

— Вы находите? — Прекрасная фея хлопнула в ладоши. Ей хотелось, очевидно, сказать что-то очень серьезное, она напоминала в эту минуту школьника, который собирается удивить учителя необыкновенно умным ответом. Но ответ никак ей не давался, и она беспомощно опустила руки. — Не знаю, — вздохнула она. — Если бы у этого человека вместо пальто была на плечах черная мантия, а на голове какой-нибудь шлем или просто черный платок, его можно было бы принять за вестника смерти. Вы не находите?

Аввакум рассмеялся, но его смех прозвучал как-то неестественно.

Мария удивленно взглянула на него. Может, ей следует обидеться? Разве можно так бесцеремонно реагировать на слова Принцессы — пусть даже не настоящей, а из балета «Деревянный принц» — и ни с того ни с сего хохотать? Что ни говори, а это выглядит неприлично. Но пока Прекрасная фея раздумывала, обидеться ей или нет, ее вдруг осенило — она остановила взгляд на Аввакуме, и лицо ее просветлело.

— Да ведь это же вы! — воскликнула она. Радость открытия была столь велика, что Мария захлопала в ладоши и, подбегая то к профессору, то к жениху, твердила: — Ведь это же он, ну конечно, он, разве не так? Ну-ка, встаньте, пожалуйста! — Она подбежала к Аввакуму и положила ему на плечи руки: — Ну, встаньте же!

Аввакуму не оставалось ничего другого, как повиноваться. Мария вся благоухала, на груди у нее белела роза.

— А ведь это верно он, — согласился профессор. — У Хари здорово получилось. Похож. Только почему он вырядил его в такое странное пальто и в шляпу с широченными полями?

— Почему? — произнес Аввакум, усаживаясь на свое место. Он невольно прикоснулся к руке Прекрасной феи чуть выше локтя. Она этого не заметила и не отстранилась. — Вы спрашиваете почему? — повторил он. — Да потому, что эти вещи висят внизу, на вешалке.

— Вот именно, — кивнул Хари, широко и шумно зевая. — Я сразу обратил на них внимание, но не пора ли ужинать? — добавил он, протирая глаза.

Последних слов, казалось, никто не слышал.

— Но почему ты вдруг назвала его вестником смерти? — обращаясь к Марии, спросил профессор. — В нем действительно есть что-то мрачное — складки у рта, морщины на лбу, седые виски, но ничего такого, что роднило бы его с обитателем загробного мира, я не вижу. Наоборот, наш археолог, как мне кажется, человек деятельный и жизнерадостный.

— Да, — задумчиво произнесла Прекрасная фея. — Это верно. И все-таки… — Она хотела сказать что-то еще, но передумала и только махнула рукой.

Стоит ли говорить, сколько света, какое праздничное разнообразие внесли эти люди в тоскливую жизнь Аввакума? Едва ли в этом есть необходимость, потому что, где бы ни появлялась Прекрасная фея, в какое бы общество она ни попадала, с нею всегда входила радость. Ликующая радость молодости, опьяняющая и возбуждающая чувства, простодушная и легкомысленная, бьющая через край радость, рождаемая сознанием того, что ты живешь и что это замечательно — жить на белом свете.