Избранное - [197]

Боль словно заключила с ним уговор, как только он вернется сюда, к письменному столу, она вновь положит его под пресс. Убегая от невыносимой боли, Уриэль мысленно вернулся от письменного стола в своем кабинете на восьмом этаже к окошку в купе скорого поезда.

IV

Сидя у окошка и полузакрыв глаза, Уриэль настолько углубился в себя, что даже не заметил, как солнце мало-помалу заполнило собой все купе, залило его ясным ярким светом, хоть перебирайся вместе с постелью в коридор. Туда сегодня тоже не заглянула ни одна звезда, но там явно прохладнее.

Накинув дорожный костюм и надев тапочки, Уриэль открыл дверь купе и чуть не налетел на высокого мужчину с могучими плечами, который не спеша прогуливался по коридору. Уже только потому, что Уриэль застал его в этот ночной час на ногах, видно было, что человек тоже нездешний. Видимо, и он углубился в свои мысли — прошел мимо Уриэля, даже не заметив его. Чтобы не мешать, Уриэль вернулся к себе в купе.

Через некоторое время незнакомец постучал в чуть приоткрытую дверь и попросил извинения, что своим хождением по коридору, видимо, разбудил Уриэля.

Уриэль, открыв дверь, успокоил его:

— Вы не могли меня разбудить, потому что я, можно сказать, еще не ложился.

— Вам, видно, мешает спать солнце.

— Кажется, не мне одному. Вам, похоже, оно тоже не дает уснуть.

— Вы так думаете, потому что я на ногах? Это совсем не из-за солнца. — Он помолчал минутку, и Уриэлю показалось, будто человек ждет, чтобы его спросили о причине. Не дождавшись, незнакомец продолжил: — Белые ночи не мешают мне уже много лет.

Уриэль подвинулся, освободив место на диване, и пригласил незнакомца в купе.

— Благодарю. В коридоре прохладней. Проводник сказал, что мы с вами выходим на одной станции. Вы едете к нам, как я понимаю, в командировку. Хорошее время выбрали. У нас теперь самый сезон рыбалки и охоты.

Уриэлю показалось немного странным, что незнакомец вдруг завел речь об охоте и рыбной ловле, перечислив чуть ли не все виды рыб, которые водятся здесь в реках и озерах, и чуть не всех птиц, гнездящихся в тундре. Не иначе, подумалось Уриэлю, этот человек хочет сделать так, чтобы он тут остался. То, что сюда никто особенно не едет и потребность в людях здесь должна быть велика, Уриэль видит сам. На весь вагон их только двое. Но Уриэль не перебивал собеседника, хотя почти все, что тот рассказывал о тундре с ее солнечными ночами короткого лета и звездными днями долгой зимы, он и сам знал. Тундра, видимо, везде примерно одинаковая. Чуть позже Уриэлю начало казаться, что вошедшего, если он разговорится, трудно остановить. Уриэль только не знает причины: то ли потому, что незнакомец разговорился о тундре, в которую он, сразу чувствуется, влюблен до самозабвения, то ли он просто из тех пассажиров, что ни минуты не могут пробыть без людей. Такому несколько часов одиночества в купе могли показаться целой вечностью. Так или иначе незнакомец не скрывает, как он доволен, что напал на человека, перед которым можно высказаться и который умеет слушать. Единственное, что позволял себе время от времени Уриэль, — вставить словечко, чтобы собеседник понял, что и он, Уриэль, может многое порассказать о тундре.

Когда Аншин вставил, что, кажется, нигде не получаешь от рыбалки такого удовольствия, как в тундре, у незнакомца сверкнули глаза, словно у шахматиста, случайно встретившего в дороге такого же завзятого игрока, как он сам. Это сравнение Уриэль, в молодости очень любивший шахматы, сделал после того, как незнакомец ответил, что они еще сегодня могут успеть выбраться на реку, и предложил Уриэлю на то время, что он здесь пробудет, удочку и высокие резиновые сапоги. Он не очень-то уверен, что и то, и другое можно сейчас достать у них в магазинах.

Уриэль поблагодарил, заметив, что, к сожалению, ему не придется воспользоваться его любезностью. Он едет сюда всего на несколько дней и даже в выходные будет занят.

— Вот когда приеду сюда со своими студентами, тогда, думаю, буду не так ограничен во времени.

Незнакомец вдруг прикрыл глаза, словно увидел в проплывающей по ту сторону окна тундре нечто такое, что он старается утаить от себя. Но через минуту уже вновь светились его светло-карие глаза на широковатом лице с синими пятнышками на скулах.

— Года три назад я тоже занимался со студентами, — все еще стоя в дверях купе, отозвался незнакомец своим тихим густым голосом, — они проходили у меня в бригаде производственную практику. Мы тогда разрабатывали четвертый горизонт. Что вы так меня разглядываете? Разве я не похож на шахтера?

Даже после того как Илья Савельевич Лесов — так звали незнакомца — рассказал о шахте, где студенты одного горного института проходили практику, и рассказал так, как может это сделать лишь тот, кто не один год измерял и перемерял шахту вдоль и поперек, он все-таки, неизвестно почему, не показался Уриэлю похожим на шахтера. Скорее всего, потому, что Лесов не жмурит глаза, как обычно это делают люди, проводящие больше дней в тускло освещенных лавах и штреках, чем на свету, и потому, что он не втягивает голову в плечи, как делают шахтеры, чтобы не удариться о низко нависшую кровлю и балки.