Избранное - [11]

Вот сидят они рядом в тускло освещенном троллейбусе, молчат, как промолчали почти весь вечер в ложе Большого театра. Только в антракте Алик вдруг сказал:

— Завтра я тебя познакомлю с моими.

Он это сказал так, что Шева в первую минуту не поняла, к кому Алик обращается, и только теперь, сидя в троллейбусе, тихо и смущенно ему отвечала:

— Не нужно… В другой раз… Только не завтра, только не завтра… А то я завтра совсем не приду…

Легкая дрожь ее длинных пальцев в его руке, мечтательный взгляд темно-карих глаз под изогнутыми ресницами, тихий приглушенный голос, которым она это проговорила, выдавали, что завтрашний день пройдет у нее в подготовке к встрече с его родными, и как бы долго ни длился день, ей времени все равно не хватит. Думая теперь об этом, она повторила:

— Я завтра не приду. — И так как Алик не ответил, сказала еще тише: — Если хочешь, чтобы я пришла…

— Я должен сделать вид, что пригласил тебя как одноклассницу?.. Да? — и словно забыв, что они не одни, Алик опустил голову на ее плечо и пересохшими губами прикоснулся к чуть открытой шее Шевы.

Вдруг она выдернула руку, Алик, еще не успев расслышать, что Шева шепнула ему на ухо, увидел рослого парня в коротком клетчатом пальто и зеленой шляпе, стоявшего возле женщины средних лет. Женщина была так углублена в чтение книги, что не заметила, как этот элегантно одетый парень засунул руку в раскрытую сумочку, легко качавшуюся на ее руке. Алик отвернулся лицом к окну.

— Видел? — едва переведя дыхание, спрашивает Шева и чуть ли не до крови впивается острыми ногтями в его руку.

— Ш-ш-ш… Тише, — шепчет Алик почти сомкнутыми губами и ближе придвигается к ней.

— Ты видел? — громче повторяет Шева.

— Тише… Хочешь, чтобы…

— Пусти меня! — Шева стремительно срывается с места. Ее посиневшие губы напряжены, между ними узкой полоской сверкают белые зубы. Она отбрасывает от себя протянутую руку Алика и выкрикивает: — Пропусти меня!

— Ты никуда не пойдешь!

— Пропусти! Трус!

Стройная, гибкая, с поднятой головой, она уверенным шагом подходит к парню в клетчатом пальто. Глядя ему прямо в глаза и чеканя каждое слово, Шева произносит:

— Сию минуту, слышите, сию же минуту верните женщине все, что вы вынули из сумочки. Ясно?

В троллейбусе становится так тихо, что отчетливо слышно шуршание колес по асфальту.

— Я к вам обращаюсь, — повторяет Шева чуть громче и строже, — слышите?

— Мне жаль ваших дивных, прекрасных глаз, барышня, — слышит Алик приглушенный хриплый голос, — но раз вы сами их не цените, почему я должен их ценить? Они вам, видно, ни к чему… Так, что ли, барышня?

От негромкого крика Шевы, от поднимающегося в троллейбусе шума и толкотни у Алика непроизвольно закрываются глаза и голова уходит в плечи. Ему чудится, что все в троллейбусе смотрят теперь на него.

— Позор, позор! — кричит кто-то на задних сиденьях. — Троллейбус полон людей, и все испугались одного выродка.

— Ну да, — подхватил второй, — он же залез в карман к другому, не ко мне…

— Раз вы такой герой, почему не заступились?

— Один в поле не воин. Вот если бы все, дружно…

— Почему же вы в самом деле не устроили митинг, не поставили на голосование?

— Ничего умнее не могли придумать?

— Кто эта девушка?

— Видать, не из пугливых.

— А что она доказала своим героизмом? Получила ножом в бок… Чуть не лишилась глаз!

— А? — Алик словно пробуждается от сна.

Он только теперь замечает, что троллейбус стоит, парня в клетчатом пальто уже нет, а к переднему сиденью у выхода не подступиться. Все же он туда протискивается. Прислонив голову к окну, с полузакрытыми глазами, будто у нее уже недостало сил совсем сомкнуть их, лежит Шева. На сером шерстяном платье и светлой подкладке ее расстегнутого пальто в нескольких местах темнели пятна крови.

Алик тихо шепчет:

— Шева…

Шева широко раскрывает глаза и удивленно оглядывается, как бы пытаясь вспомнить, где она, что случилось, почему вокруг нее столпилось так много людей.

— Шева…

Алик нагибается и прикасается губами к ее похолодевшей, бессильно свисающей руке. Шева, отняв голову от окна, вскрикивает:

— Не смей ко мне подходить, трус!

У открытой двери троллейбуса Алик натыкается на людей в белых халатах. Он уступает им дорогу и тут же чувствует, что со всех сторон его толкают к выходу, как толкали, вероятно, несколькими минутами ранее к этому же выходу парня в зеленой шляпе, которого он, выйдя из троллейбуса, увидел сидящим в открытой коляске черного с широкой красной полосой милицейского мотоцикла. Алик старается пройти незамеченным, но сидящий в милицейской коляске, чудилось потом Алику, показывает на него рукой. Это могло означать: «Почему только меня? Почему вы и его не задерживаете?»

Когда из троллейбуса выходят санитары «скорой помощи» с Шевой на руках, Алик поднимает воротник своего пальто и отходит в сторону, но, услышав шум включенного мотора, одним прыжком пересекает полосы яркого света зажегшихся фар и стучится к шоферу в кабину:

— Из какой больницы?

Потом он всю ночь просидел у телефона и не переставал звонить в больницу.

— Дорогой товарищ, — отвечал ему оттуда заспанный девичий голос, — сколько же можно звонить? Я вам сказала, что при необходимости мы вам сразу дадим знать. Покуда нет никаких причин волноваться.