Избранное - [17]

Шрифт
Интервал

Молча глядел на бессонный простор,
Мягко качаясь на черном асфальте,
Мчал нас обоих наемный авто.
Он «европеец», берлинец старинный,
Можно, пожалуй, сказать — старожил.
Я ж, «новичок», лишь недавно покинул
Нашей Советской страны рубежи.
В этом и ночью немолкнущем шуме,
В ярком сиянье ночных фонарей
Город казался чужей и угрюмей
Сытостью грубой и жадной своей.
Чудилось мне, что под внешностью пестрой
Чувство враждебности ярой и острой
В свете огней пролегло, как межа:
Яркие площади центра, как остров,
В море рабочих окраин лежат.
Слышалось мне, как, границы стирая,
Шумом глухим нарастает вдали
Гнев обездоленных тесных окраин,
Будущих схваток победный прилив.
Так мы неслись вдоль недремлющих улиц
В ночь, в бесконечно дождливую даль.
Друг мой сидел, молчаливо сутулясь,
Глядя на быстро летящий асфальт.
В наше молчанье решительно вклинясь,
Вывод он сделал нежданно простой,
Он, завсегдатай Европы, берлинец,
Старый поклонник берлинских авто.
Знаете, что он сказал через силу?
«Каждому нужно когда-то осесть.
Нужно когда-нибудь стать старожилом,
Но уж конечно не здесь.
Что мне от здешних асфальтов блестящих?
Родину выбрать не всем нам дано.
Знаю: растет человек настоящий
Только в Советском Союзе одном».
Друг мой, вы правы. В советской столице
Радостно жить на асфальтах родных,
К нам приезжайте скорей убедиться
В бурном расцвете свободной страны.
Если хотите, для дальней прогулки
Взять мы московское можем такси.
Будет оно нас по улицам гулким,
Улицам нового мира носить.
Здесь вы познаете радость горенья,
Здесь вы увидите творческий труд…
Мы не одни. Через боль и сомненья
Многие к истине светлой придут…
Я позабыл про допытчиков строгих,
Ждущих ответа с сомненьем глухим,
И заболтался о наших дорогах
С другом старинным моим.
Впрочем, из дружеской нашей беседы
Можно подробный ответ мой прочесть:
Гордость страны пролетарской победы —
Вот наша гордость, величье и честь.
Гладкий асфальт, заковавший, как в панцирь,
Улиц московских суровую грудь,
Гордо блистает накатанным глянцем:
Он устилает в грядущее путь.

«Край мой, сад зеленый…»

Пер. Ш. Холоденко

Ошеру Шварцману

Край мой, сад зеленый,
Солнцем озаренный!
Родина родная,
Нежно-голубая!..
На твоих дорогах
В страшный час тревоги
Наравне со всеми
Честно нес я бремя.
За родную землю
В тяжкий час бездолья
Наравне со всеми
Кровь свою я пролил!
Кровь дала отвагу!
И сказать я смею:
На твои все блага
Наравне со всеми
Право я имею!

Проспект Ленина

Пер. М. Петровых

Крушат бока горы и улиц новых гладь
Выравнивают здесь, на месте горной кручи,
Как скалы ввысь дома вздымаются могуче,
А люди все идут крушить и созидать.
И светлых улиц ряд простерся ввысь,
Дворцы возносятся все выше, выше;
Подножьями для них — дряхлеющие крыши,
А башни — облаками обвились.
Но синева в горах еще зовет,
К ней люди приближаются влюбленно
Чрез двери те, где стражами — колонны,
Чрез двери, что распахнуты в восход.
В тех людях радость блещет, и на зов
Страны своей для новых созиданий,
Преодоленью радуясь заране,
Ответит каждый: «Я всегда готов!»

О чем рассказывают камешки

Пер. Л. Руст

I
Спустился к морю я взглянуть на волн
                           разбег.
Стою. Гляжу, величью их дивясь.
Но, видно, так уж создан человек,
Что трудно жить ему,
Утратив с целью связь.
В руке, того не сознавая,
Держу я камешки. Но роспись их живая,
Тончайший их затейливый узор
Вдруг привлекли меня. И сгинул разом
Из глаз моих морской простор.
Возникла цель…
И вот я с целью связан.
Из всех возможных, сложных целей я
Ничтожнейшую лишь
Поставил пред собой:
Из груд камней,
Что приволок прибой,
С прибрежных скал,
С утесов и массивов
Набрать немного камешков красивых
И отнести домой.
Я, видно, отдохнул за эти дни,
Окрепли руки, ноги,
И подмогой
В моей работе будут мне они.
А камешков я наберу немного,
Количественно мой несложен план, —
Ну, горсточку возьму, другую, —
Лишь то, что запихнуть легко смогу я
В мой небольшой дорожный чемодан..
Не должен камешек, я полагаю так,
Размером больше быть, чем, скажем, мой
                               кулак,
Не должно камешку, — тут мера не легка, —
Быть меньше… моего зевка.
Итак,
Я в тысячный себе отметил раз,
Хоть это знал и ране,
Что каждый шаг
У нас
Нуждается в определенном плане
И что во всем, в делах, в игре ль,
Должна быть цель.
II
Но план тогда хорош,
Когда он точной служит нам указкой.
От камешков тут глаз не отведешь, —
Тот формой мил, а тот пленил окраской,
И каждый сам в себе законченное чудо;
Их с берега чуть не подряд берешь.
Еще, еще.
И вместо горсти — груда!
Ну, хватит!
Разум, помоги мне
Вот эту жадность обуздать мою…
Уже и так, поздней, в родном краю,
В осенний день иль в день морозно-зимний,
Взгляну на них, и вновь передо мною,
Таинственно ожив, предстанет вдруг
Весь берег золотой в прозрачном зное,
Пленительный, гостеприимный юг,
Живая ширь стихии безначальной,
Чинары, кипарисы, пальмы…
И, виденные столько раз,
Они в глаза мои метнутся сами,
Уступы гор и меловых террас,
Вечнозелеными поросшие лесами…
И восшумит опять издалека мне
Листва, прильнувшая любовно к камню.
И многозвучный гул той синевы сплошной,
Что оседает в сердце тишиной…
И, восхищенный тем, увижу вновь я
Тенистый сад, стволы в налете мха,
Дом отдыха, ту кузницу здоровья,
Что наши обветшалые меха,