Избранное - [78]

— Уходите! — крикнула Юли. — Уходите!

Вошедший наклонился прислушиваясь.

— Вы здесь, Юли? — сказал он. — Подождите!

Он потряс головой, один глаз приоткрылся.

— Ваш голос я узнаю из тысячи… Дайте-ка фрёч мне, тетушка Чич!

— Уходите! — повторила Юли.

Беллуш усмехнулся и, ловко повернувшись, сел с нею рядом.

— Так вы здесь! — проговорил он спокойно. — Платье получили?

Корчмарша пошлепала по узлу.

— Вот оно.

— Вижу, — сказал Беллуш. — Все, что в узле этом, Юли, на себя наденьте, может случиться и так, что ехать-то на крыше вагона придется.

— Я никуда не поеду, — затрясла головою Юли.

Шофер пристально посмотрел ей в глаза.

— В четыре будьте на Восточном вокзале, — сказал он негромко, — с той стороны, где отправление. Как только придет печский поезд, мы тотчас будем садиться.

— Меня не ждите, — выдавила Юли.

Беллуш расправил усы.

— Головного платка в узле нет, я принесу его прямо на вокзал.

— Напрасно стараетесь, — сказала Юли, — я с вами не поеду.

— Увидим, — улыбнулся Беллуш.

— Хоть лопните, не выйдет по-вашему! — закричала девушка, прижав к груди кулаки. — И больше не смейте мне весточки посылать, потому что, богом клянусь, я скажу Иштвану.

— До сих пор-то почему не сказали?

Юли побледнела.

— Не стоите вы того, чтобы я сон его потревожила.

— Ягодка моя, — проговорил Беллуш чуть слышно.

Девушка чуть заметно затрепетала и обмерла, поникнув на стуле. Фери Беллуш наклонился над ней, взял покоившиеся на ее груди кулачки, развел их и, коленями раздвинув колени девушки, поцеловал ее в губы.

— Нет, — шептала Юли с закрытыми глазами, — нет!

Корчмарша хрипло рассмеялась, на стойке опрокинулся стакан. От соседнего столика встал извозчик и, покачиваясь, с поднятым стаканом направился к ним.

— Ваше здоровье, — пробормотал он, одной рукой ухватившись за стул Беллуша, — благослови бог истинных мадьяров! Теперь-то уже не рыдаете, барышня?

Буря постепенно утихала; полчаса спустя, когда Беллуш провожал девушку домой, среди быстро мчавшихся туч уже показывалась иногда луна. Над темными домами, чьи окна давно погасли и больше не переглядывались с луной, высоко в пустынном небе, исполосованном ветром, тянулась над проспектом Ваци стая диких гусей; вылетев из-за большой тучи, они, словно нарисованные карандашом, проплыли под ночным светилом и опять исчезли в летевших им навстречу кружевных волнах тумана. Снизу взметнулся с воем ветер, швырнул им вслед все сияние неба, земля вновь окуталась тьмой. Грязь доходила до щиколоток, лишь кое-где выброшенная консервная банка или осколок стекла отражали небесный свет, когда луна, на миг отбросив вуаль, мечтательно гляделась в осатаневшую грязь.

Они дошли до склада и остановились на углу. Было так тихо, что среди посвистов ветра слышалось даже шуршанье полуоторванного плаката на заборе кожевенного завода. Сквозь зияющие просветы окон разрушенной паровой мельницы виднелась гора Хармашхатар.

— Значит, завтра в четыре, — сказал Беллуш. — Там, где отправление поездов.

Юли прижала узел к груди.

— Нельзя послезавтра?

— Нет.

— А ведь он ни о чем еще и не догадывается, — понурясь, простонала девушка, — даже не подозревает… Для него это будет как выстрел в живот…

Беллуш молчал.

— Нельзя ли послезавтра?

— Нет.

Юли приподнялась на цыпочки, обвила его шею руками и поцеловала в губы.

— Так в четыре, — шепнула она. И побежала. Юбка ее метнулась к забору. Но вдруг она словно споткнулась, обратила худенькое лицо назад и пальцем, освещенным выскользнувшей из-за туч луной, поманила Беллуша к себе. — Смотрите, вон туда! — прошептала она.

На тротуаре у самого забора в грязи сидела нахохлившись большая птица, из темноты выделялись лишь чуть более светлая ее головка да большой плоский клюв.

— Дикий гусь! — хрипло выдохнул Беллуш.

Чавкнула грязь, птица встрепенулась, побежала, раскинув крылья, и, тяжело взмахнув ими, села на забор. Беллуш одним скачком оказался возле забора и бесшумно, как кошка, подпрыгнул. Он поймал уже приготовившуюся взлететь птицу за крыло.

Юли зажала руками рот.

— Ах ты боже мой!.. — выдохнула она.

Гусыня смотрела ей прямо в лицо темным своим глазом, клюв беззвучно открывался.

— Не тронь ее! — сдавленно крикнула девушка.

Беллуш засмеялся, сжал коленями трепыхавшуюся птицу и быстрым движением свернул ей шею. Крылья еще раз раскрылись, затрепетали.

— Держи, приготовишь ему прощальный ужин! — сказал Беллуш. — Ублажи уж своей стряпней напоследок, пусть наестся.

Юли смотрела Беллушу вслед, пока его прямая, худощавая спина и трепыхавшиеся на ветру волосы не скрылись в тени разрушенной мельницы. В двадцати шагах от этого места зачастившие на склад воры сломали забор; девушка проскользнула в дыру, спрятала узел в кладке досок подальше от пролома и бегом пустилась к конторе.

Ковач-младший лежал на соломенном тюфяке под висевшей на стене керосиновой лампой и спал. Дышал он ровно, лицо было младенчески покойно, правая рука отдыхала на огромном, сильно втянутом животе. Он, должно быть, страшно устал, потому что даже прощающийся взгляд Юли не нарушил его дыхания, и проснулся только тогда, когда девушка вдруг отвернулась. Он сел на матраце своем, улыбнулся Юли и протянул к ней обе руки.