Избранное - [46]

Вот-вот, разве для этого доктор Таубер и строил клинику, чтобы там лежали разные неотесанные мужики, чтобы там лечились рабочие! Для этого он построил дом и разбил сад, чтобы сын каторжника Друкера разгуливал в нем по вечерам, как принц, среди роз и жасмина? Нет, мир не может оставаться таким, настанет время, все повернется вспять и встанет на свои места, и Минна надеялась, что доживет до этих времен, увидит все своими глазами, будет радоваться и пользоваться всем, что по праву унаследовала от мужа. Ей еще вернут клинику доктора Таубера, она еще будет владеть всем, Анна Вебер еще будет работать на нее, а сама она жить как госпожа!

Время от времени ее голос проникал через перегородку из-за шкафов и комментировал жизнь жильцов первого этажа:

— Я слышала из кухни, как жильцы затеяли спор в ванной комнате. Она, наверное, мылась — слышно было, как течет вода, и разговаривала с ним. Честное слово, мне кажется, что эта бесстыдная женщина купалась голая на глазах у мужа.

— Ничего удивительного, грубые люди! — коротко отзывалась Анна Вебер.

Редко, очень редко, жильцы тоже говорили о хозяйке дома:

— Она совсем рехнулась, Курт. Сегодня перенесла мусорные ящики в самую глубину сада. Они всегда стояли за кухней. Очень неудобно бегать туда, когда торопишься или идет дождь. Боюсь, что в один прекрасный день я ей все выскажу.

— Оставь ее, Марихен, она старуха, вдова, выжила из ума, недавно болела. Зачем с ней спорить? Мы говорим на разных языках. Мне даже жалко ее, когда я вижу, как она ползает по аллеям, словно пузатая саранча. Никакого зла, кроме мелких неприятностей, она нам сделать не может. Чего ты волнуешься? Ей и жить не так много осталось.

— А какие локоны она еще завивает! — расхохоталась жена.

Минна целыми днями не прекращала пилить Анну, пока наконец та не выдерживала.

— Госпожа докторша, довольно! Хватит!

Теперь, хотя они по-прежнему готовили отдельно и отдельно ели — одна в комнате, другая на кухне, а в теплые дни в саду, но каждая на своей скамейке, под разными деревьями, — брюзжание Минны затрагивало и частную жизнь Анны Вебер.

— Где это видано, чтобы возвращаться домой так поздно? — ворчала она, повернувшись к Анне спиной и роясь в шкафу.

Или:

— Где это видано, чтобы штопать чулки после десяти часов, когда глаза уже устали? — бурчала она вечером из-за ширмы.

В один прекрасный день Минна неожиданно узнала о смерти Оскара. Она надела траурное платье, сшитое после смерти Эгона и тщательно сберегавшееся, и, выражая на лице глубокую скорбь, отправилась на панихиду, потом на кладбище.

Так как именно в это время жильцы первого этажа, задумав перестроить квартиру, стали воздвигать поперек коридора, соединявшего кухню со двором, стенку, которую Минна тоже мечтала поставить еще тогда, когда доктор был жив, потому что в кухне был вечный сквозняк, Минна не могла ни чувствовать себя спокойной на похоронах, ни носить с подобающей важностью траур. Она не могла обойтись без брюзжания, ее тревожило, все ли будет сделано так, как нужно, достаточно ли крепкой будет стена, не попортят ли дома.

Более тяжело, чем смерть Оскара, Минна перенесла другую смерть.

Она привыкла теперь ожидать Анну Вебер, как когда-то ждала доктора. Нетерпеливая и раздраженная, Минна выходила из себя из-за того, что Анна где-то в другом месте чувствует себя лучше, что оставляет ее одну, что предпочитает половине ее комнаты какое-то другое место на земле.

И вот однажды Анна Вебер не вернулась домой.

— Ночует у своей знакомой или… у знакомого! — бормотала Минна в темноте, от ярости и досады ворочаясь в постели.

На следующий день к обеду Анна тоже не пришла, не пришла она и вечером. Часов около семи явился швейцар из больницы и сообщил Минне, что накануне утром Анну положили к ним (он указал рукой на клинику), что ее свалила неожиданно тяжелая болезнь с высокой температурой и лихорадкой, что его не послали раньше потому, что всем было известно, что у больной нет семьи, и совсем забыли, что хозяйка дома — ее хорошая приятельница.

Первой мыслью, которая мелькнула у Минны, было: «Поправится. Она здорова, как лошадь!»

Потом ее стали одолевать сомнения. А что, если у Анны очень тяжелая болезнь? Что, если Анна долго пробудет в больнице? Как она будет спать одна так много-много ночей? На второй день утром, увидев Минну в саду, доктор Друкер сообщил ей, что товарищ Вебер тяжело больна, и назвал приемные дни.

Минна даже не подумала пойти в четверг или в воскресенье в больницу. Что скажут люди? Что скажет сама Анна Вебер, которой госпожа докторша окажет такую честь? Войти в больницу, где ее муж был хозяином, как простая посетительница, пожалуй, еще и паспорт при входе придется показать? Нет, никогда! Она сидела дома, швыряла посуду (но осторожно, чтобы не разбить) и что-то бормотала себе под нос, разгневанная тем, что Анне Вебер вздумалось тяжело заболеть.

Анна лежала в бреду. Она никак не реагировала на четырех больных, находившихся с ней в палате, на лица врачей и даже на знакомое лицо доктора Друкера, сознание не вернулось к ней и тогда, когда пришла ее навестить госпожа Вайсмюллер. Она целыми часами разговаривала с доктором Таубером, звала его к себе.