Избранное - [15]

Девушка в красной пышной юбке, с улыбкой до ушей на круглом удивленном лице и с косичками, завязанными пестрой лентой, сделав книксен, поставила на стол кофе с молоком.

— Барышня, когда кофе попьете…

— Госпожа докторша, — прервала ее Минна, и в голосе ее не было ни малейшей иронии.

После кофе Эгон пошел в город за газетами.

В последующие дни он развернул бурную деятельность. С архитектором вместе он разрабатывал проект особняка. Он точно знал, что ему нужно, каждая деталь, казалось, давно запечатлелась в его мозгу, и здание получалось капитальным и вместе с тем изящным. Мебель для кабинета, спальни, гостиной и столовой он заказал в Вене по своим эскизам. Строя дом, заказывая мебель, Эгон думать не думал, что у них могут быть дети, а Минна стыдилась сказать ему об этом. В будущем он видел только себя и как свою тень — Минну, в гостиной, спальне, в столовой, словом, там, где присутствие ее было уместно, одну только Минну и несколько вещиц, характерных для ее времяпрепровождения: корзинку для рукоделия, какую он видел у жены своего профессора, изящный, кокетливый туалетный столик, кухню со всеми кухонными принадлежностями.

В октябре дом был готов. Это был двухэтажный розовый особняк с широкими террасами, стоявший посреди сада, где, казалось, не спилили ни одного дерева и где опытный садовник проложил извилистые дорожки, обсадив их розами.

Ближе к зиме стала поступать мебель. Она прибывала в огромных ящиках, которым дивился весь город. Никто не посмел бы сказать, что деньги Зоммера нашли себе плохое применение. Оставалось только узнать, что представляет собой Эгон Таубер в качестве врача. Наконец он повесил на воротах черную табличку с золотыми буквами и стал ждать пациентов. На третий день, после того как была повешена табличка, оповестившая всех об открытии кабинета, на прием явилась молодая дама, жена главного прокурора. Она когда-то дружила с Минной и теперь горела любопытством узнать, не составила ли та лучшую партию, чем она сама.

Тауберы пока еще не устроили ни одного званого вечера, и весь городок сгорал от любопытства. Болезнь госпожи прокурорши не мог определить никто, даже врачи из Клужа.

Внимательно осмотрев ее, доктор Таубер поставил диагноз и тут же назначил лечение, так что на второй день госпожа прокурорша говорила всем, что чувствует себя значительно лучше и господин Таубер совершенно исключительный врач.

И началось паломничество.

Поначалу городские богачи приходили к нему точь-в-точь как жена прокурора, из чистого любопытства, желая поглядеть на удивительное медицинское оборудование, строгую роскошь розового особняка, на парк с елями и каменными скамьями, потом обращаться к доктору Тауберу стало признаком особого шика — брал он дорого, и позволить себе лечиться у него мог далеко не каждый.

Но Эгон Таубер и в самом деле был хорошим врачом. Он успешно вылечил одного, другого, третьего, и все это были болезни, с которыми другие врачи в городе не могли справиться. Слава его росла, и та быстрота, с какой он завоевал себе популярность, не могла даже присниться скромному врачу, берущему умеренную плату.

Вскоре он уже оперировал в городской больнице своих частных пациентов. Рука у него была легкая и, как принято говорить, счастливая, успешные операции следовали одна за другой.

Зоммер был доволен, и старый Таубер немного распрямил свою согбенную заботами и годами спину. Он был смущен и напуган, когда его сын по самые локти запустил руки в приданое невесты, боялся, что на семью Таубер падет позор, если Эгон окажется плохим врачом, боялся злых языков, которые толковали, что Эгон пускает на ветер деньги, которые столько лет копил Зоммер. В семье Таубер никто не транжирил так широко и напоказ чужих денег, пусть даже полученных как приданое. И старик Таубер молчал, затаив в сердце страх, и опускал глаза, встречая знакомых. Теперь он мог поднять голову и с гордостью посмотреть в глаза людям.

Эгон доказал, что он хороший сын. Как только он начал зарабатывать сам (но не раньше), он назначил родителям пенсию, и она увеличивалась по мере того, как круг его пациентов расширялся.

Взаимоотношения между супругами сложились странные. Минна поначалу ласкалась к нему, хотела, чтобы ее побаловали, но вечно занятый и спешащий муж отвечал на ее ласки сдержанно и сухо. С женой он вел себя чрезвычайно вежливо, но нежность, казалось, была чужда его натуре.

Они вместе наносили необходимые визиты, шествуя по городу под руку, важные и серьезные, по воскресеньям обедали то у одних, то у других родителей или же устраивали обед у себя. Эгон был всегда внимателен к жене, одевалась она лучше, чем у богатого отца, но когда они оставались наедине, то кроме как о хозяйстве или о том, что надо бы еще купить, говорить было не о чем. Эгон уходил в кабинет и читал последние книги по медицине, полученные из-за границы, а Минна скучала в роскошной гостиной, украшенной одной-единственной картиной какого-то модного художника, купленной в Будапеште бывшим коллегой Эгона.

Ни мыслей, ни занятий, ни любознательности у Минны не было. Читать она не любила, успехи мужа интересовали ее лишь в той мере, в какой они могли прославить их дом. Эгон пытался рассказывать ей о своих операциях, о страданиях больных, о болезнях, о лечении, но она всякий раз только вздрагивала от отвращения, страха и брезгливости.