Избранное - [99]

Шрифт
Интервал


На улице Полонэ ни души. Деревья занесены снегом. Возле большого дома сидит, съежившись, цыганочка, еще совсем девочка. На ней ветхая шубейка с вывернутыми карманами. Мне показалось, что она больна, и я подошел к ней. Цыганочка уплетала ломоть белого хлеба и с аппетитом обгладывала свиные ребрышки. Перед ней сидел жирный, холеный пес — серый дог. Он, не отрываясь, смотрел на мясо.

У пса красивый ошейник — значит, он… богач… и какой жадный!..

Тихо падают снежинки. Пес смотрит, не отрываясь, глаза его сверкают. У него такой вид, словно он хочет сказать: «У-у! какие вкусные вещи ты ешь!»

— Тебе не холодно? — спросил я цыганку.

— Нет…

— И ты не боишься пса?

— Нет…

— А если он отнимет у тебя мясо?

— Да нет… его служанка мне дала это мясо.

— А чего ему хочется?

— Мяса. Кость он не хочет, я уж ему давала кость.

Маленькая замарашка, поеживаясь, жадно жует. Красивый жирный пес сидит на задних лапах. Богач, а завидует бедняку!

— Девочка, хочешь франк?

— Франк?

Какие у нее глаза — большие, красивые!

— Франк.

— Ага…

Ей не верилось. Осторожно, робким движением она взяла монету, положила ее на ладонь, переворачивая с одной стороны на другую. В ее смуглой руке монета словно светлый огонек.

Едва я успел сделать несколько шагов, как услышал:

— На, на и тебе!

Я повернул голову. Девочка бросила собаке кусок мяса. Потом, разжав кулак, она снова посмотрела на франк, засмеялась, вскочила и стремглав побежала, радостно вскрикивая на ходу. Собака пристально посмотрела на меня и завыла. Забавно! Словно она хотела сказать: «Это ты прогнал ее… зачем ты ее прогнал?..»

В большие праздники хочется верить, что в мире детей, этом пока еще невинном и чистом мире, — счастье. Представьте себе ребенка, который дрожит от голода и холода в рождественский день… Что может быть печальнее. Это вовсе не фантазия. Я отлично помню, что случилось со мной двадцать семь лет тому назад. Может быть, время преломляет наши впечатления, поэтизирует наше детство, но не изменяет его подлинную сущность. Печали и радости остаются печалями и радостями, даже растворяясь во времени, словно в тумане, все более густом и далеком.

Рождество — самый большой праздник для детей. Сочельник, рождественские коляды, звезда, плужок[37], мистерии, соркова… — у кого из нас, детей народа, не сохранились яркие воспоминания о рождественской котомке и о ветке с бумажными розами!

К колядам готовились заранее.

Какая славная котомка была у меня! Самая лучшая, сшитая из наволочки. И такая большая, что я с трудом тащил ее. Всю ночь я дрожал от холода и дул на окоченевшие руки. Сколько счастья в истинном страдании!

Сестры торопливо вязали чулки, носки, перчатки. Все должно было быть готово. Они ощущали своего рода гордость, что их брат отправится далеко-далеко с толпой колядующих и на другой день расскажет им, где он колядовал.

Вот как сейчас помню я все, что случилось со мной в тот год, когда мне так не повезло.

Я улегся спать пораньше, чтобы встать в полночь; закрыл глаза, но заснуть не мог. Сколько переживаний! У меня были новые сапоги. Я еще ни разу не надевал их. Котомка висела на гвозде, палка стояла за дверью, меховая шапка лежала у изголовья. И шапка тоже была новая. Сердце мое неистово билось, — я поджидал Бэникэ с товарищами. Лежа под одеялом, я старался сдержать свое волнение, но потом не выдержал. Многие из вас, может быть, не поймут, что значит сочельник для восьмилетнего мальчика, да еще в новых сапогах…

— Мама, одень меня… Бэникэ идет!

Бэникэ, сильный и смелый четырнадцатилетний парнишка, был главным среди нас. Из семи человек я был самый младший.

Мама сердито отвечала мне сонным голосом:

— Спи сейчас же, еще далеко до полночи.

— Мама, Бэникэ идет!

Наконец, мама соглашается одеть меня. Она зажигает свечу. На окнах толстые белые ледяные узоры. На улице мороз. Я быстро натягиваю штаны, надеваю синюю шерстяную фуфайку, потом кацавейку, подбитую овчинным мехом. Поверх мама опоясала меня красным платком. Теперь — сапоги! Но сапоги не лезли! Я поднял ноги, а мама тянула, тянула до тех пор, пока в руках у нее не осталось ушко от сапога. Я — в слезы, а маме смешно. Я так и не перестал реветь, пока она не пришила ушко. Потом я снял носки и с трудом натянул сапоги. «Недобрый знак». Как сейчас помню, именно эта мысль мелькнула у меня в голове.

— Не покусала бы тебя собака, упаси бог…

Ну, так и есть. Недобрый знак…

Надвинув шапку на уши и схватив палку в ожидании Бэникэ, я раз двадцать прокричал: «С наступающим рождеством!»

Отец притворился, что не знает, кто кричит:

— Ну-ка бросим им кошку… Взрослые люди, а пошли колядовать…

А я все орал, стараясь придать своему голосу басовитость, и не отрывал глаз от сапог. Они мне жали, но… что за беда!

Вот! Кто-то постучал в окно!

— Бэникэ?

— Бэникэ.

Я юркнул в дверь — и на улицу.

Снег покрылся ледяной коркой, твердой и скользкой. Кругом стоял такой туман, что в двух шагах ничего не было видно.

Бэникэ разработал план действий. Мы пойдем к Каменному Кресту, а уж только на обратном пути будем колядовать на наших улицах. У Каменного Креста подают орехи, бублики, а здесь — все больше калачи.

Бэникэ шел впереди. Мы — толпой за ним, чтобы не потерять его в тумане. Шли торопливо, скользя, пугаясь и все время падая. Вожак смеялся:


Рекомендуем почитать
Цветы в зеркале

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Человек в движении

Рик Хансен — человек трудной судьбы. В результате несчастного случая он стал инвалидом. Но воля и занятия физической культурой позволили ему переломить ход событий, вернуться к активной жизни. Хансен задумал и осуществил кругосветное путешествие, проехав десятки тысяч километров на инвалидной коляске. Об этом путешествии, о силе человеческого духа эта книга. Адресуется широкому кругу читателей.



Зуи

Писатель-классик, писатель-загадка, на пике своей карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Книги Сэлинджера стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений молодых бунтарей от битников и хиппи до современных радикальных молодежных движений. Повести «Фрэнни» и «Зуи» наряду с таким бесспорным шедевром Сэлинджера, как «Над пропастью во ржи», входят в золотой фонд сокровищницы всемирной литературы.


Полное собрание сочинений в одном томе

Талант Николая Васильевича Гоголя поистине многогранен и монументален: он одновременно реалист, мистик, романтик, сатирик, драматург-новатор, создатель своего собственного литературного направления и уникального метода. По словам Владимира Набокова, «проза Гоголя по меньшей мере четырехмерна». Читая произведения этого выдающегося писателя XIX века, мы действительно понимаем, что они словно бы не принадлежат нашему миру, привычному нам пространству. В настоящее издание вошли все шедевры мастера, так что читатель может еще раз убедиться, насколько разнообразен и неповторим Гоголь и насколько мощно его влияние на развитие русской литературы.


Избранное

В сборник румынского писателя П. Дана (1907—1937), оригинального мастера яркой психологической прозы, вошли лучшие рассказы, посвященные жизни межвоенной Румынии.